- Подумай, Джордж, физический труд. Близость к природе. Да ты сразу
человеком себя почувствуешь.
Теперь голос отца стал серьезным.
- Хэсси, я хочу быть с тобой откровенным, ведь ты мне жена. Я терпеть
не могу природы. Она напоминает мне о смерти. Для меня природа - это
только мусор, хаос и вонь, как от скунса, бр-р!
- Природа, - произнес дед торжественно, как всегда, и решительно
откашлялся, - она, как мать, ласк-кает и нак-казывает той же рукой.
Напряжение невидимой пленкой обволокло весь дом, и я знал, что мама
заплакала. Я плакал вместе с ней ее слезами и все же был рад ее неудаче -
мне было страшно подумать, что отец может стать фермером. Это и меня
приковало бы к земле.
У кровати стоял ночной горшок, и я смиренно преклонил перед ним колени.
Это видели только желтые медальки с обоев. Моя красная рубашка, как
свежесодранная кожа, скомканная, валялась на полу у стены. Встав с
постели, я почувствовал себя совсем больным. Ноги дрожали, голова болела,
в горле словно застряло стекло. Но у меня уже текло из носу, и я с грехом
пополам прокашлялся. Я снова лег и стал предвкушать знакомое течение
болезни: кашель смягчится, заложенный нос очистится, температура начнет
падать - верных три дня в постели. Когда я начинал выздоравливать, будущее
казалось мне особенно близким, я с волнением думал о том, как стану
художником, предавался самым радужным мечтам. Лежа в кровати, я повелевал
огромными призраками красок, и мир как будто существовал только для того,
чтобы мои мечты могли сбыться.
Отец услышал, как я вставал, и поднялся ко мне. Он был в своем кургузом
пальто и идиотской вязаной шапчонке. Он уже собрался, и в тот день я его
не задерживал, Лицо у него было веселое.
- Ну как, сынок? Елки-палки, и досталось же тебе за эти три дня, а все
я виноват.
- Ты тут ни при чем. Я рад, что все обошлось.
- А? Это ты про рентген? Да, видно, я в рубашке родился. Надо уповать
на бога, он не оставит.
- Ты уверен, что сегодня будут занятия?
- Да, по радио объявили, что все уже готовы. Зверюги готовы учиться.
- Послушай, папа.
- Да?
- Если ты хочешь уйти из школы, или взять отпуск на год, или еще что,
ты из-за меня не отказывайся.
- Не беспокойся об этом. Не беспокойся о своем старике, у тебя и без
того забот хватает. Я всю жизнь поступал только как стопроцентный эгоист.
Я отвернулся и стал смотреть в окно. Вскоре за окном появился отец -
прямая фигура, темневшая на фоне снега. И хотя идти было трудно, он не
горбился; все такой же прямой, прошел он через наш двор, мимо почтового
ящика и дальше, вверх по холму, пока не скрылся за деревьями сада. Деревья
с солнечной стороны отсвечивали белым. Сдвоенные телефонные провода
наискось пересекали ясное синее небо. Голая каменная стена была словно
тронута коричневой краской; следы отца прочертили снег - белое на белом. Я
понимал, что вижу - глухой уголок Пенсильвании в 1947 году, - и в то же
время не понимал, меня слегка лихорадило, и я бездумно покоился в
прямоугольнике многоцветного сияния. |