|
- Объясни толком, что с тобой? - Я знаю, где оно сидит. - Казалось, он не просто говорит с мамой, а играет на сцене, как будто передним невидимая публика. - А все из-за этих проклятых детей. Мерзавцы меня ненавидят, их ненависть, как паук, засела у меня в кишках. - Это не ненависть, Джордж, - сказала она. - Это любовь. - Ненависть, Хэсси. Я ее каждый день на себе испытываю. - Нет, любовь, - настаивала она. - Они хотят любить друг друга, ты им мешаешь. Тебя нельзя ненавидеть. Ты идеальный человек. - Они меня ненавидят всеми печенками. Рады в гроб вогнать, и вгоняют. Р-раз - и готово. Моя песенка спета. Кому нужна старая развалина? - Джордж, если ты это всерьез, - сказала мама, - тогда надо скорей посоветоваться с доком Апплтоном. Когда отцу удавалось добиться сочувствия, он начинал упрямиться и капризничать. - Не пойду я к этому проходимцу. Он, чего доброго, мне правду скажет. Мама, должно быть, отвернулась, и в разговор вмешался дед. - Бог правду лю-у-бит, - сказал он. - А ложью только дьявол тешится. Его голос по сравнению с голосами родителей был внушительным, но слабым, словно великан вещал откуда-то издалека. - Нет, Папаша, не только дьявол, - сказал отец. - Я тоже. Я только и делаю, что лгу. За это мне деньги платят. На кухне по голым доскам кухонного пола застучали шаги. Это мама прошла внизу к лестнице, наискось от того угла дома, где стояла моя кровать. - Питер! - крикнула она. - Ты встаешь? Я закрыл глаза и погрузился в уютную теплынь. Согретые одеяла, как мягкие цепи, приковывали меня к кровати; рот наполнял сладостный, густой нектар, от которого снова клонило в сон. Лимонно-желтые обои с маленькими темными кружочками, похожими на злые кошачьи морды, красным негативом отпечатались у меня в зажмуренных глазах. И снова вернулся тот же сон. Мы с Пенни стояли под деревом. Ворот ее блузки был расстегнут, расстегнуты перламутровые пуговки, как тогда, еще до рождественских каникул, когда мы сидели в темном "бьюике" возле школы и у наших ног жужжала электрическая печка. Но теперь мы в лесу, меж стройных деревьев, среди бела дня. В воздухе, недвижно, как колибри, висит сойка с яркими цветными перышками, только крылья сложены и не шевелятся, а глаз, похожий на черную бусину, настороженно блестит. А когда она полетела, то показалась мне птичьим чучелом, которое кто-то потянул за веревочку; но, конечно, она была живая. - Питер, пора встава-а-ать! Она касалась рукой моего колена, а я гладил ее руку. Гладил долго, и терпение мое иссякало. Шелковый рукав закинулся, обнажив кожу с голубыми прожилками. Казалось, весь наш класс собрался там, в лесу, и все глядели на нас, но лиц различить было нельзя. Она наклонилась вперед, моя Пенни, моя маленькая, глупая, испуганная Пенни. Любовь нахлынула на меня, сладкая, густая. Чудесный мед скопился в паху. Ее зеленые, искристые глаза стали совсем круглыми от страха; дрожащая нижняя губа, оттопырившись, влажно поблескивала; я чувствовал то же, что месяц назад в темном автомобиле. |
