|
Мне вдруг захотелось на воздух; она внесла в эту толчею такой ослепительный накал, что меня со всех сторон как будто пленкой обволакивало. Я почти никогда не знал, отчего она сердится; настроение у нее менялось, как погода. Неужели действительно дурацкие пререкания отца с дедом задели ее за живое? Или это я виноват, что так дерзко мешкал? Я не хотел, чтобы она рассердилась на меня, сел за стол в своей жесткой куртке и снова глотнул кофе. Он был все еще горячий. С первого же глотка я обжегся и уже не чувствовал вкуса. - Ах черт, - сказал отец, - уже без десяти. Если мы не выедем сию минуту, меня уволят. - Это по _твоим_ часам, Джордж, - сказала мама. Ну, раз она за меня вступилась, значит, я тут ни при чем. - А по нашим у тебя еще семнадцать минут. - Ваши врут, - сказал он. - А Зиммерман только и выискивает, к чему бы прицепиться. - Поехали, поехали, - сказал я и встал. Первый звонок в школе давали в восемь двадцать. До Олинджера было двадцать минут езды. Я чувствовал, как уходящее время все сильнее стискивает меня. Стенки пустого живота словно слиплись. Дед пробрался к холодильнику и взял с него буханку мейеровского хлеба в красивой упаковке. Он так явно подчеркивал свое старание быть незаметным, что все мы поневоле взглянули на него. Он развернул целлофан, отрезал ломоть белого хлеба, сложил его вдвое и ловко запихнул целиком в рот. Рот у него растягивался просто удивительно; беззубая бездна открылась под пепельными усами и поглотила хлеб. Людоедское спокойствие, с каким он это проделывал, всегда раздражало маму. - Папа, - сказала она, - неужели нельзя удержаться и не терзать хлеб, пока они не уедут? Я в последний раз глотнул горячего кофе и пробрался к двери. Мы все топтались на маленьком квадрате линолеума, между дверью, стеной, на которой тикали часы, холодильником и раковиной. Повернуться было негде. Мама в это время протискивалась мимо деда к плите. Он весь сжался, его темная фигура, казалось, была пригвождена к дверце холодильника. Отец стоял неподвижно, возвышаясь над нами, и через наши головы декламировал перед невидимой публикой: - Поехали на бойню. Проклятые дети, их ненависть засела у меня в кишках. - Вот так он шуршит целыми днями, и мне начинает казаться, что у меня, в голове крысы, - сказала сердито мама, и на лбу у нее, у корней волос, появилась ярко-красная полоса. Протиснувшись мимо деда, она сунула мне холодный тост и банан. Чтобы взять их, мне пришлось зажать учебники под мышкой. - Бедный мой недокормыш, - сказала она. - Единственное мое сокровище. - Поехали на фабрику ненависти! - крикнул мне отец. Чтобы доставить маме удовольствие, я помедлил и откусил кусочек тоста. - А я если кого ненавижу, - сказала мама, обращаясь не то ко мне, не то к потолку, когда отец наклонился и коснулся ее щеки губами - поцелуями он ее не баловал, - так это людей, которые ненавидят секс. |
