– Если ваши люди на таможне еще не успели сделать какую нибудь пакость с моим паспортом, то я по прежнему подданный иностранного государства, следовательно, обязан подчиняться только законам моей страны, а не вашей.
– Господин Кошта, – все так же тихо ответил Тополев, – ваш самолет дозаправляется еще двадцать минут. Потом будет объявлена посадка, и только от вас зависит, пригласят ли вас в самолет вместе с другими пассажирами или оставят здесь на веки вечные.
– Вот даже как, – казалось, Кошта размышляет вслух. – Вы готовы пойти на политический скандал, на...
– Не тратьте свое и наше время, – бесцеремонно оборвал его Тополев. – Мы готовы на все. Надеюсь, вы не думаете, что председатель КГБ СССР приехал глубокой ночью в международный аэропорт, чтобы поинтересоваться, как здесь обслуживают иностранных пассажиров?
– Нет, я так не думаю, – улыбнулся Кошта. – Что же вам угодно?
Паузы не последовало, потому что сразу после этого вопроса, словно понимая, что ознакомительная часть беседы завершена, заговорил Андропов. Его монолог был недолгим – минуты две. Вслушиваясь в интонации чужого языка, Кошта понимал, что по неясным пока причинам его втягивают в какую то крупную неприятность, угрожающую ему лично, его статусу конгрессмена и, возможно, его стране. Это было похоже и одновременно чем то не похоже на обычные провокации, какие время от времени устраивали против иностранных граждан спецслужбы восточного блока. По многочисленным фотографиям в газетах Кошта хорошо представлял себе, как выглядит глава самой мощной и опасной разведки в мире. Он узнал Андропова сразу. И сейчас, вглядываясь в мягкие, словно залитые изнутри парафином, черты неподвижного лица, на котором интенсивную работу мысли выдавали только глаза – блеклого лубые, выцветшие, но очень цепкие и властные, готовые мгновенно зафиксировать реакцию собеседника, – Кошта отдавал себе отчет, что решение, перед которым его вот вот поставят, будет означать совершенно новый поворот в его налаженной и до сих пор не обремененной серьезными неприятностями жизни.
– В распоряжении господина Андропова имеются неопровержимые факты, способные дискредитировать вас как политика и гражданина, – Тополев переводил монотонно, без всякого выражения, словно зачитывал стенограмму совещания. – В случае, если эти факты будут преданы огласке, вам угрожает обвинение по статье 41 прим уголовного кодекса вашей страны – «пособничество иностранной разведке и деятельность, направленная во вред интересам государства». Другими словами, господин Кошга, вас ожидает лишение парламентской неприкосновенности и тюремное заключение сроком от семи до двенадцати лет. Зная содержание и характер этих документов, могу гарантировать, что срок будет максимальным. Учитывая вышеизложенное, господин Андропов предлагает вам подписать документ о добровольном сотрудничестве с КГБ СССР на условиях, которые будут обговорены сразу после принятия вами принципиального решения...
Со стороны могло показаться, что короткий монолог Андропова, звучавший в переводе Тополева как приговор, не произвел на колумбийца ни малейшего впечатления: Кошта продолжал смотреть в одну точку между Андроповым и его помощником.
Пауза затягивалась. Матвей перехватил короткий взгляд своего шефа и резко повернулся к колумбийцу:
– Господин Кошта, – испанский Тополева лился легко и естественно, как горный ручей. – Господин Андропов сказал все, что хотел сказать. Для принятия решения у вас есть пятнадцать минут.
– Немного.
– Увы, этот срок определяем не мы, а авиакомпания «Иберия».
– У меня вопрос к господину Андропову, – Кошта наконец перевел взгляд на Тополева. – Спросите его, молодой человек, отдаст ли себе отчет лицо со столь высокими государственными полномочиями, что методы, к которым оно прибегает, недостойны даже вождя африканского племени, не говоря уже об одном из руководителей великой державы?
– Я не буду переводить это. |