Тополев за спиной Андропова переводил, шевеля губами, как мальчик министрант, эхом повторяющий проповедь падре. До Кошты все доходило смутно, приглушенно, невнятно, словно сквозь толстую подушку:

... – Вам ничего не угрожает...

... – Наши интересы в вашем регионе...

...   Ваша фотография всегда на столе Иларио...

... – Несчастная мать, которая может потерять и второго сына...

... – Будущий президент страны...

Наконец подушку убрали:

– Господин Андропов спрашивает вас, Кошта: вы все поняли?

– Да... То есть не знаю... Все это слишком неожиданно. Что мне надо делать?

– Только подписать эту бумагу, – Тополев подвинул плотный лист ближе к колумбийцу. –Ваша подпись будет означать принципиальное согласие работать с нами. Затем...

– Работать с вами, – задумчиво повторил Кошта. – Во имя чего, господа?

– А во имя чего вы занимаетесь политикой? – спросил Андропов.

– Это моя страна... Я хочу быть полезным ей. Неужели это непонятно?

– Достойная цель, господин Кошта, – улыбнулся Андропов. – Мы с вами совершенно одинаково понимаем истинное предназначение политика. Так что можете и дальше жить с этой философией, мы ничего не намерены в ней менять.

– Но тогда зачем все это? – Кошта взял лист в руки и снова бросил его на стол.

– Подписывайте, Кошта, – мягко, словно обращаясь к капризному ребенку, сказал Тополев. – До посадки осталось три минуты. Вам нельзя задерживаться: у кого нибудь из пассажиров могут возникнуть подозрения. Поторопитесь и не осложняйте себе жизнь...

Продолжая, как зачарованный, смотреть в глаза Андропову, конгрессмен вытащил из внутреннего кармана пиджака дорогой «Пеликан» с золотым пером, зачем то пощелкал ногтем по корпусу ручки и быстро расписался.

– Attention, please... – проворковал в динамике женский голос.

– Прощайте, господин Кошта! – Андропов как то старомодно кивнул и, резко повернувшись, вышел из комнаты.

– Я... Я могу идти? – осторожно спросил колумбиец у Тополева.

– Разумеется, – улыбнулся аналитик. – Но не раньше, чем на прощанье я назовусь вам.

– Что? – в глазах Кошты застыло затравленное недоумение.

– Меня зовут Матвей, – как ни в чем не бывало продолжал Тополев.

– Зачем мне это знать?

– О, это чрезвычайно важно! Человек, который назовет вам мое имя, будет представлять нас, то есть людей, с которыми вас связывает бессрочный контракт. В любой точке земного шара. И при любых обстоятельствах. Запомните это, пожалуйста.

– Вы не боитесь совпадения? – впервые с начала этого разговора лицо Кошты немного ожило. – Имя, правда, довольно редкое, но все же...

– Не боюсь, поскольку единственный человек, который его назовет, хорошо вам знаком.

– Вот как? Кто же это?

– Ваш брат Иларио Кошта...

6

Москва. Редакция комсомольской газеты

25 ноября 1977 года

Возможно, я несколько преувеличиваю свои коммуникативные возможности, однако люди, знающие меня достаточно близко, могли бы подтвердить, что некоторая беспринципность и податливость в отношениях с теми, кто мне нравится, всегда сочетались в моем непоправимо холостяцком характере с редким упрямством и настырностью.

Конечно, я совершила фантастическую глупость, ни с кем не поделившись своим сумасбродным планом. Но, с другой стороны, с кем было советоваться? С моим драгоценным шефом, который проявлял легкомыслие только в постели, да и то не всегда? С сослуживицами по редакции – злостными вязальщицами мохеровых шапочек? Или с моим папенькой ветераном, который после развода с матерью имел только одну подругу в жизни – газету «Правда», где и находил все ответы на любые вопросы?

Короче, выяснив, что мой «предмет» наверняка пребывает в родных палестинах, я положила перед собой написанный накануне сценарий доверительной беседы и, взяв трубку дрогнувшей рукой, набрала семизначный номер.