– Знаешь, если говорить по‑честному, – начал он, – я сыт этим по горло. Не выдержу я больше здесь. Эта башня – подъемная клеть! И этот воздух, и свет! Я словно оглушен.

– А чего бы ты хотел? – спросил Ал разочарованно.

– Попытаемся вырваться! – предложил Рене.

– Мы закрыты наглухо, мы – на глубине. Как отсюда вырваться?

– Они нас выпустят, они откроют, Ал. Зачем мы здесь? Нет, они обязательно выпустят нас! – Рене прикрыл глаза, чтобы не видеть больше светящегося узора на потолке.

– Да, Рене, – успокаивал его Ал. – Зла они нам, очевидно, причинить не хотят. И, думаю, выбраться мы смогли бы. Но, с другой стороны, они действуют так не без причины. Все это четко продумано и рассчитано! В этом виден смысл. Разве ты не хочешь подождать и узнать, в чем их намерения?

Рене изо всех сил старался взять себя в руки, но ему это не вполне удавалось.

– Здесь ужасно. И с каждой минутой становится все ужаснее. Я бы с удовольствием… тоже… Но я ничего не могу с собой поделать! У меня голова идет кругом в этом пустом цилиндре. Мне плохо…

Ал мог понять друга. И на него действовала эта обстановка. Он не мог обмануть себя деланным бодрячеством. Ал заставлял себя не отрывать взгляда от какой‑нибудь точки, потому что, когда он отводил взгляд, светящиеся точки на потолке начинали мерцать, плясать, вращаться. Временами ему казалось, что все вокруг колышется, что здесь нет ничего твердого, прочного, и точки, на которые он смотрел неотрывно, куда‑то ускользают.

– Неужели тебе так плохо? – спросил он. – Мне тоже не больно‑то весело. Но я пытаюсь вытерпеть все до конца. Если хочешь, Рене, оставь меня одного. Отключайся, и дело с концом. Я пойду дальше один. Что из того?

Рене, воплощение отчаяния, сидел на какой‑то поперечной балке. Не поднимая глаз, он покачал головой.

Ал продолжал:

– Если не хочешь оставить меня, уменьши просто‑напросто остроту впечатления! В этот раз ведь нет никаких правил, и кодекс чести не действует. Никто тебя укорять не станет.

– Замолчи, Ал, – попросил Рене.

Долгое время оба молчали. Потом Рене вдруг поднялся и указал на появившуюся у стены цилиндра лестницу.

– Пойдешь первым, Ал? – спросил он.

4

Здесь, в самом низу, когда дальше идти было некуда, они опять оказались в замкнутом помещении. Для них сместились не только пространственные, но и временные отношения. Когда Ал посмотрел на часы, то обнаружил, что внизу они находятся всего двадцать минут, а казалось, будто прошло полдня.

И тут Ал поднял руку, призывая своего товарища быть внимательным.

– Ты ничего не замечаешь?

Рене напряг все органы чувств… Он раскачивался на ступеньках, по которым они спустились, проверяя их прочность.

– Они кажутся мне тверже… Эта штука как будто успокоилась. Она больше не дрожит и не колышется. А по‑твоему?

– Да.

– Ну, нам от этого только лучше.

Рене успокоился. Огляделся и… вздрогнул. Ал тоже увидел это. Кубики, из которых состояли стены, начали перемещаться. Один ряд кубиков продвинулся сквозь другой.

– Вон там! – вскрикнул Рене.

Прямо рядом с ними кубики тоже пришли в движение, затеяв какую‑то сложную перегруппировку, состоявшую в том, что кубики проскальзывали друг мимо друга, постоянно параллельно ребрам.

Даже в этот напряженный момент Рене ощутил что‑то вроде восхищения такой системой, способной к самопреобразованию, принципом, позволявшим при помощи простейших элементов движения создавать любые фигуры.

Но потом происходящее завладело всем его вниманием, и у него не осталось времени на восхищение техническими идеями.