Меж тем печально под окном,

    Индейки с криком выступали

    Вослед за мокрым петухом;

    Три утки полоскались в луже;

    Шла баба через грязный двор

    Белье повесить на забор.

    То ли в связи с болезнью хозяйки, то ли оттого, что немец-управляющий навел тут германские порядки, но ничего, от парковой архитектуры, до стерильной чистоты, не напоминало нашего милого сердцу, неухоженного отечества.

    Когда мне надоело одному бродить по пустынным дорожкам, я набрался наглости и отправился в хозяйский дом. В конце концов, я теперь не случайный гость, а домашний доктор хозяйки, и пока никто не ограничивал мое перемещение.

    Фасад, крыльцо и двери у дворца были в полном ажуре, как в любом королевском дворце. Даже очередная пара часовых в лиловых камзолах и париках со средневековыми бердышами стояла на страже входа. Не обращая на них внимания, я без труда открыл тяжеленную, но хорошо смазанную входную дверь трехметровой высоты и вошел в большой зал, видимо, занимавший почти весь первый этаж.

    Это, я вам скажу, оказалось, нечто! Один паркетный пол чего стоил! В остальном, интерьер был чисто европейский: рыцарские доспехи, картины в роскошных рамах на стенах, огромный камин, колоннада из целиковых каменных блоков, на которой покоились хоры. Богатство было настоящее, даже бьющее через край. Рассмотреть подробности не удалось, мне навстречу, скользя бальными туфлями с блестящими пряжками, уже летел человек с чрезвычайно взволнованным лицом.

    Подлетев ко мне, он затрещал по-французски:

    -  Monsieur! Je vous souhaite le bonjour! Je suis bien aise de vous voir!

    Изо всего этого монолога, я понял только два слова «монсеньер» и «бонжур» и, соответственно, ответил:

    -  Здоров, коли, не шутишь.

    Несмотря на изысканность одежды, башмаки с пряжками и пудреное лицо, морда у «француза» была рязанская, и мы вполне могли найти возможность общаться и на родном языке.

    -  Позвольте представиться, - тут же перешел на отечественный диалект забавный франт, - мажордом и балетмейстер графини, дворянин брянской губернии Перепечин Александр Александрович, сын великого российского поэта!

    -  Да, ну! - поразился я. - И каково имя вашего батюшки?

    -  Как и мое-с, Александр!

    -  А фамилия такая же, Перепечин?

    -  Совершенно верно-с.

    -  Ну, тогда конечно! Если сам Перепечин! Тогда совсем другое дело, рядом с ним Державин и близко не стоит!

    -  Совершенно с вами согласен, - просиял мажордом, - хотя некоторые и сомневаются, однако по здравым размышлениям, и принимая во внимание, верно в чрезвычайности!

    -  А нельзя ли мне, многоуважаемый Александр Александрович, осмотреть дом-с. Как имею большое инересование относительно всяких архитектурных излишеств и вообще при полной деликатности, очень и очень!

    Выслушав эту галиматью, вероятно вполне соответствующую представлению сына поэта об изящном глаголе, мажордом вначале просиял, но потом смущенно покачал головой:

    -  Волею на то не располагаю, как дворец их сиятельства - женское царство и будуары имеют дамское назначение, а потому интимного свойства. Могу предложить вашему сиятельству проследовать в библиотеку, для ознакомления с умственными трудами разных народов.

    -  Хорошо, пусть будет библиотека. Вы меня проводите?

    -  Сочту, ваше сиятельство, за особую честь!

    -  Зачем вы меня всё титулуете, зовите по-простому Алексей Григорьевич, - снисходительно разрешил я, продолжая потешаться над забавным брянским дворянином с рязанской физиономией.