— Что, все также плохо, Бертина?

— Да, отец... нога моя горит, точно огнем жжет ее изнутри...

— Господи иисусе!..

Девушка держала вытянутой больную ногу и вскрикивала при малейшем движении.

Отец проводил около нея большую часть своих вечеров, с глубоким волненьем разсматривая ея ногу. Сердце его надрывалось от горя, а в уме роились самыя ужасныя предположенья...

— Вот что, сказал он в этот вечер, после некотораго размышления, — если священник ничего тут не может поделать со своей святой водой, так я кое-что другое придумал. Завтра будет здесь тот самый брат Гонора, о котором Маморэ давеча нам разсказывал. Он  — знаменитый заклинатель бесов... если ужь он не снимет порчи, — ну, тогда значит "та" слишком сильна!.,

— О, этот наверное снимет! отозвалась с уверенностью жена, — как он отлично вылечил свиней у Шавра, которыя ужь совсем были плохи.

В эту минуту часовая кукушка тихо открыла маленькую дверцу и, просунув в нее головку, прокуковала девять раз.

— Хочешь ужинать? спросила Клотара жена.

— Нет, отвечал он, я поел окорока у Маморэ...

Тогда все трое просидели еще с полчаса, не перекинувшись ни словом, и томительная унылая тишина нарушалась только однозвучным тиканьем маятника. Затем, мало по малу, все погрузились в тяжелый сон.

III.

На другой день, около трех часов пополудни, вся семья Клотара стояла в величайшем волнении ожидания на пороге своего жилища.

Широкое пространство лежало перед ними, все освещенное ярким полуденным солнцем вплоть до самаго горизонта, на волнообразной линии котораго причудливо рисовались группы деревьев; побелевшия нивы золотились под теплыми солнечными лучами.

— Он идет! вскричал Клотар.

Между тополей показалась чуть заметная движущаяся человеческая фигура, которая то скрывалась за холмами, то снова появлялась, ослепительно освещенная лучами солнца. По мере приближения этого человека, можно было различить его длинную рясу, совершенно непохожую на обыкновенную крестьянскую одежду. Он очень спешил, обрывая упрямыя ветви ив, заграждающия ему путь, и ломая нежную зелень изгородей. Клотар пошел ему на встречу. Минут через десять, брат Гонора уже входил в хижину. Одежда его, вся засаленная, лоснилась; брюшко сильно выдавалось вперед ив под впалой груди; глаза высматривали хитро и злобно. Отец и мать разсказали ему болезнь Бертины. Монах слушал, и насмешливая самоуверенная улыбка не сходила с его губ, а молодая девушка вся дрожала от волненья, и сердце в ней замирало от радостной надежды.

— Я понимаю... я понимаю... успокоивал монах.

Он вполне отвечал за счастливый исход, но выздоровление не могло последовать разом; кроме того, требовалась некоторая сумма денег для уплаты издержек на заклинания и на вклад в церковь Богоматери.

— Так, франков сорок... не больше...

Крестьянин, с видом мрачным и недовольным, поднялся наверх, порылся в потаенном уголку, где хранились его немногия сбереженья, и, возвратясь, с суровой строгостью во взгляде, дрожащими руками вручил монаху несколько потемневших от времени монет. Монах, с плохо скрытой безстыдной усмешкой, запрятал деньги в свой пояс.

— Где у вас боль? обратился он к Бертине.

Девушка указала на правое бедро:

— Ноет, тянет... ударяет в колено... режет... точно огнем жжет или когтями скребет...

— Так, верно! отозвался монах, я понимаю, что это такое. Присядьте.

Она села, дрожа с головы до ног, а он, с помутившимся взором блуждающих глаз, простоял с минуту неподвижно, торжественно, как бы священнодействуя.

— Нет знака на вашей ноге?

— Никакого.

— Прекрасно, я так и знал.

Клотар и его жена с каким-то рабским благоговением созерцали всемогущаго монаха.