Клотар и его жена с каким-то рабским благоговением созерцали всемогущаго монаха.

— Сложите руки, приказал он и повторяйте за мною слова молитвы.

Бертина сложила руки, и монах начал глухим, замогильным голосом:

— О, Пресвятая Дева Мария! никогда еще никто, возложивший на Тебя все упование свое, не оставался неуслышанным Тобою! С чистым сердцем, с полной верой и надеждой на Твое всемогущее заступничество, прибегаю к тебе, о, Мария! о, добрая Матерь наша, с горячей мольбой о помощи... Умоляю тебя, милосердная Пресвятая Дева Мария, сокруши злых демонов, которые вселились в мою ногу! изгони из меня нечистую силу!..

Голос монаха, глухой и прерывающийся, постепенно понижался до страшнаго таинственнаго шопота, производившаго подавляющее впечатленье на молодую девушку. Полуопущенныя веки его судорожно дрожали. Клотар с мрачным, торжественным видом низко склонил голову...

— Теперь, сказал монах, я буду выгонять злых духов... нет ли у вас ножа или сабли, очень блестящих?

— Отец мой был солдатом, отвечал Клотар:  — у меня есть его сабля.

— Блестит она?

— Да, очень сильно.

— Ступайте, принесите ее!

Крестьянин ушел, дрожа всем телом, и возвратился вооруженный кавалерийской саблей.

— Станьте в дверях... я выйду на двор... и когда начну заклинанья, вы ударяйте саблей, кружа ею в воздухе, чтоб нечистые духи не вошли в жилище... Они боятся блестящаго лезвия!..

Родители осторожно вывели Бертину под навес двора. Там свинья тихо ворчала в своей кануре, голуби прогуливались взад и вперед, а воробьи прыгали на своих тонких гибких ножках, легкие и воздушные, среди важно расхаживающих кур, роющих землю.

Монах выпрямился, и злая усмешка отразилась на его лице.

Крестьянин с грозным и торжественным видом поднял широкую саблю, клинок которой ослепительно сверкнул в солнечных лучах. Жена его стояла бледная, неподвижная, как бы застывшая в ужасе ожидания чего-то сверхестественнаго...

Тогда раздался грозный, оглушительный голос монаха, слова котораго, произнесенныя на незнакомом латинском языке, глубоко потрясли простодушных крестьян:

— "Ехи, anathema, non remaneas nec abscondaris in ulla compagine membrorum". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Внезапно воцарилось безмолвие и длилось минуты две. Все четверо стояли, обратясь лицом к деревне,  — женщины дрожали, охваченныя священным трепетом; Клотар, облитый ходлдным потом, с обнаженной саблею в руке, с выражением ужаса в лице  — верил глубоко в эту комедию, между тем как хитрый монах, глумясь и издеваясь над легковерием бедных простолюдинов, самодовольно ощупывал за поясом сотню су, безстыдно выманенную из скудных крестьянских сбережений.

Наконец, Бертина робко прошептала:

— Буду я исцелена?..

— Через восемь дней, отвечал монах и затем прибавил с непогрешимым видом человека, совершившаго свое дело:

— Если только вы имеете веру!

IV.

Восемь дней миновали. Погода изменилась; тяжелыя тучи темной пеленой застилали ясное летнее небо. В серенький пасмурный полдень, когда дождь уже висел в воздухе, а ветер с гневом налетал могучими порывами, Клотар, мрачный и суровый, вошел в свою хижину, укутанный в теплую фуфайку глинистаго цвета. Бертина, вытянувшись на скамейке около стола, на котором дымился жирный суп и горячий картофель, жалобно стонала.

— Ну, что? все хуже? спросил отец.

— Ах, точно кто грызет или гложет мне кости!

Ветер сильнее застонал за окном, стекла дрожали, густой туман поднялся над равниной.