Она как будто застыла в безмолвном ужасе... Ей казалось, будто она видит страшный сон или сцену в театре, или слышит фантастическую сказку, и в сердце ея шевелилась тайная надежда, что вот сейчас, сию минуту, иллюзия порвется и все очень счастливо и просто разрешится... Но Клотар сильнее встряхнул ее и, придя в себя, она с усилием проговорила:

— M-eur Клотар, сжальтесь надо мною!.. Я совершенно невинна... Я ничего не знаю... я от всего сердца желала-бы вылечить вашу милую Бертину!..

Тогда Бертина умоляющим голосом обратилась к ней:

— Видите, как я страдаю! Зачем вы испортили меня? Что я вам сделала?

Со сложенными смиренно руками, со страдальческим выражением на бледном исхудалом лице она казалась такой жалкой, несчастной. Мать около нея безмолвно проливала тихия слезы.

— Да, вскричал Клотар, да! вы  — единственная причина всех наших несчастий и вы... вы еще упорствуете в вашей злобе!..

Мало по малу страшное воздействие этих помраченных суеверием умов невольно сказалось на женщине, прислонившейся к стене, в состоянии какого-то столбняка. Подавленная ужасом своего безвыходнаго положения, несчастная пленница чувствовала, что у нея начинает мутиться разсудок...

Подобно невинно осужденным, заключенным в тюрьму, ей начинало казаться, что, быть может, она действительно преступна, что и на ней тяготеет проклятье за какой-то совершенный ею грех, который должен быть искуплен страшным испытанием...

Клотар, мучимый ея долгим молчаньем и страхом измены с ея стороны, в отчаянье воскликнул:

— Да, скажете ли вы хоть одно слово, колдунья?..

— Я ничего не сделала, ответила она.

— А, негодная!.. неистово заревел он и плюнул ей в глаза.

Тогда чувствуя, что силы оставляют ее, что почва ускользает из под ея ног и последняя искра надежды чем-либо смягчить и тронуть этих людей, погруженных в темное невежество, — изчезает в ея сердце, — она как-то безсознательно подняла руку и обтерла свое лицо, между тем, как крупныя слезы выкатились из под ея ресниц...

Раздраженный и возмущенный до крайней степени, как разяренный зверь, заметался крестьянин из угла в угол. по своей хижине, разражаясь страшными проклятиями и ругательствами. Вероломство колдуньи казалось ему чудовищным, достойным всякой пытки; упорство ея  — непонятным, нелепым, так как оно обрекало ее на гибель...

— Вы видите! обратился он наконец к своей жене и дочери: — она отказывается исправить зло... отказывается!

Мало по малу, женщины, сначала менее жосткия и суровыя, видя, что колдунья не поддается, тоже воспламенились злобой и жаждой мщения, и сделались неумолимы, не сознавая даже своей безчеловечной жестокости. На одно мгновенье в хижине воцарилось страшное зловещее безмолвие, словно затишье перед бурей...

— Зажги огонь в соседней комнате! закричал наконец, крестьянин жене.

Жена медленно поднялась с своего места и, набрав охапку хвороста, отнесла его в соседнее помещенье, где принялась растапливать большой старый камин, не служивший уже несколько лет.

Густой, удушливый дым распространился по комнатам. Беззащитная, безмолвная молодая женщина смотрела перед собою так грустно и кротко, как загнанная овечка...

— Последний раз я спрашиваю, закричал Клотар: — хотите вы снять порчу, или нет?

— Я ничего не сделала, промолвила несчастная.

— А, а! проклятая! так ты не хочешь выгнать нечистую силу, когда тебе стоить сказать для этого одно только слово.

И он снова бешено заметался по комнате с угрожающими жестами, с искаженным от гнева лицом. Вдруг он замахнулся и три раза ударил по лицу молодую женщину.

— Вот тебе! вот тебе!.. Ты у меня снимешь порчу! Я заставлю тебя силой.