Квиллер ответил, что мог бы написать пародийную арию, например: О  Ириска! Твой аромат волшебный всюду слышен!

– Но мой редактор хочет выжать из меня побольше материала для газеты.

– Понимаю. Ну так факс отеля в полном твоём распоряжении, сиди и твори на здоровье.

– Благодарю. При случае воспользуюсь.

А затем Двайт сделал пугающее объявление:

– Дон нанял доктора Холибартон на лето заправлять нашей музыкой и увеселениями.

– Какого доктора?

– Джун Холибартон, музыкального шефа школ Мускаунти.

– Да понимаю, - раздражённо сказал Квиллер, - я просто не усёк, что у неё докторская степень.

– О, ещё бы! У неё уйма степеней и уйма таланта, как и сексуальности. После окончания занятий она пробудет здесь все лето. А сейчас проводит тут только уик-энды, стараясь изучить курортную публику.

Квиллер откашлялся.

– Полагаю, я видел, как она ехала к переправе.

– Значит, ты её знаешь! Великолепно! Вы будете соседями - на случай, если ты надумаешь что-нибудь написать для нашего кабаре. Она ведь остановится в гостинице «Домино».

– Почему не в отеле? - буркнул себе в усы Квиллер.

– Она хочет иметь свою кухню и студию, мы посылаем к ней в коттедж небольшое фортепьяно. Но, по-моему, настоящая причина в том, что она обожает сигареты, а Дон запретил курение на всей территории отеля.

На этой кислой музыкальной ноте обед завершился. Квиллер пришёл в дурное расположение духа, предвкушая двухнедельное пребывание в тесном пространстве рядом с соседкой, которую совершенно не выносил. Ничто не улучшило его настроения, когда он изучил стандартизованные вывески на дальней стороне отеля: ВИДЕО, ДЕЛИКАТЕСЫ, ПРОМЫСЛЫ, ПОЧТА, ещё одни ИРИСКИ и УНИВЕРСАЛЬНЫЙ. Универсальный магазин торговал в основном рыболовными снастями, пляжными мячами и романами в мягких обложках. Он повернулся и направился домой - или в то место, которое считал домом на предстоящие две мучительные недели. Возле антикварной лавки он ещё раз взглянул на витрину. Там находилось нечто, чего он всегда хотел, - классическая пара театральных масок, Трагедии и Комедии. Сверху они были слегка позолочены, а под позолотой могли быть, подумалось ему, из керамики, металла или резного дерева. В окне виднелись и стеклянные, фарфоровые, бронзовые и медные предметы, а кроме того, со вкусом исполненная надпись на небольшом мольберте:

АНТИКВАРИАТ НУАЗЕТТ

ПАРИЖ - ПАЛМ-БИЧ

Надпись возбудила у него любопытство. С чего бы антиквару, аккредитованному в Париже и на Палм-Бич, избирать Грушевый остров в качестве летней резиденции?

Обнаружились и другие надписи, которые его заинтересован. Одна из них висела на окне и сообщала «Открыто», когда лавка была закрыта, а теперь, перевернутая, гласила «Закрыто», когда лавку открыли. Ещё какие-то слова были начертаны на стеклянной двери:

ДЕТИ БЕЗ СОПРОВОЖДЕНИЯ ВЗРОСЛЫХ

НЕ ДОПУСКАЮТСЯ

В магазине не было покупателей, и он догадался почему. Нуазетта продавала только антиквариат - ни открыток, ни ирисок, ни футболок. Он не спеша, как бы между прочим, вошёл в лавку, скрывая свой горячий интерес к маскам, - первое правило поведения у антикваров, как ему говорили. Для начала он ощупал дно какого-то блюда и поднял к свету кусочек хрусталя, словно знал, что делает.

Краешком глаза он увидел женщину за письменным столом, читавшую французский журнал. Она навряд ли была дружелюбной простушкой, какую можно было бы ожидать встретить на острове в четырехстах милях от чего бы то ни было.