Краешком глаза он увидел женщину за письменным столом, читавшую французский журнал. Она навряд ли была дружелюбной простушкой, какую можно было бы ожидать встретить на острове в четырехстах милях от чего бы то ни было. В ней чувствовался безупречный стиль, который у него ассоциировался с парижским: тёмные волосы, зачесанные назад, чтобы выделить красивое худощавое лицо; блестящие глаза необычного орехового цвета; крохотные бриллиантовые сережки.

– Добрый вечер, - сказал он медовым голосом, приберегавшимся для женщин, на которых он хотел произвести впечатление.

– Ах! Пардон! - вскрикнула она. - Я не видела, как вы вошли.

Ее четкий выговор указывал: Париж, а когда она встала и вышла из-за стола, её нефритово-зелёная шёлковая блузка и предельно короткие белые брюки сообщили: Флорида.

– У вас тут есть кое-какие интересные вещицы, - сказал он, мысленно сопоставляя их с пластиковыми грушами и громадными непристойными плакатами в соседней лавчонке.

– Ах! Вы что-нибудь коллекционируете?

– Ничего конкретного. Я проходил мимо раньше, а ваша дверь была закрыта.

– Извините, я была далеко, подкреплялась.

Она подошла к закрытой витрине, где за стеклом виднелись какие-то фигурки.

– Вас интересует доколумбовская керамика? Я выну их из витрины.

– Нет, спасибо. Не беспокойтесь. Я просто присматриваюсь.

Он ещё какое-то время бессмысленно пошатался по лавке, прежде чем спросить:

– Эти маски на окне - из чего они сделаны?

– Это кожевенные изделия, очень старый венецианский промысел, требовавший величайшей точности. Они пришли ко мне из коллекции известного французского киноактера, но я, к сожалению, не имею права называть его имя.

– Хмм, - произнёс Квиллер без всякого видимого энтузиазма. Затем приподнял обычную на вид вещицу из зеленого стекла. - А это что такое?

– То, что называют стеклом времён депрессии.

Прямоугольный подносик зелёного стекла пробудил в нём смутные воспоминания. В его детстве такой подносик стоял на материнском комоде. Мать говаривала: «Джеймси, ты ведь хороший мальчик, принеси мне очки с подносика для шпилек у меня на комоде». Он никогда не видывал на подносике шпилек, но отчётливо помнил узор, выдавленный на стекле.

– Сколько вы за него просите? - спросил он.

– Двадцать пять долларов. У меня есть сервиз для ланча с таким же узором - и я уступлю его вам по очень сходной цене, если вы возьмете весь комплект.

– А сколько вы просите за маски?

– Триста. Вы как-то связаны с театром?

– Я журналист, но интересуюсь драмой. Я здесь, чтобы описать кое-какие особенности островной жизни. А как идет ваш бизнес?

– Поглазеть сюда приходят многие, но сейчас пока не сезон. Знатоки ещё не прибыли.

С показной небрежностью Квиллер обронил:

– Пожалуй, позвольте-ка мне поглядеть эти маски поближе.

Она вынула из витрины Комедию, и его удивило, какая она легкая (а ведь казалась тяжелой) и какая мягкая на ощупь (а казалась твердой). Он боялся сделать невольное замечание или измениться в лице.

– Если они вам и в самом деле нравятся, - сказала продавщица, - я сделаю вам небольшую скидку.

– Что ж… Позвольте мне подумать… Можно спросить, что занесло вас на остров?

– Ах да. У меня лавка во Флориде. Мои клиенты летом летят на север, вот и я лечу на север.

– Хорошо вас понимаю. - Выдержав паузу, он спросил: - Какова же максимальная скидка, которую вы можете сделать?

– Для вас - два семьдесят пять, потому что вы, по-моему, разбираетесь.

Он колебался.

– А сколько вы возьмёте за подносик зелёного стекла?

– Пятнадцать.