Лиз усмехнулась.

– Я всё болтаю. Расскажите мне о себе. Где вы живете?

– В перестроенном яблочном амбаре в Пикаксе - три тысячи человек населения. Раньше я писал для ежедневных газет больших городов, но теперь мой друг издает небольшую местную газетку. Я пишу для неё и таким образом участвую в жизни городка.

– Вы кажетесь счастливым, - с лёгкой завистью произнесла Лиз.

– Думаю, я достиг гармонии. У меня есть друзья, и я пишу книгу.

– А я несчастлива, - горько вздохнула она. - Вы были правы, когда сказали, что мне нужен собственный дом. Когда я дома, то теряю воодушевление, честолюбие и аппетит.

– Чем вы это объясняете? - спросил он мягко, хоть и жаждал подробностей.

Когда-нибудь он и впрямь напишет книгу - он всегда собирал материал.

– Мама хочет руководить моей жизнью, выбирать мне друзей и принимать за меня решения. Ещё немного - и я просто сдамся. Ну вот. Это все, что я намерена вам об этом сказать.

– Давайте съездим в Тёмную деревню, - предложил Квиллер.

Он нанял двухколёсный экипаж, и они направились к восточному побережью, Лиз села на облучок. Потянулись галечные пляжи со столиками для пикников, перемежающимися с мусорными контейнерами. Группки туристов загорали на купальных полотенцах, собирали агаты или делились ланчем с бездомными котами.

– Я видел одичавших котов повсюду, кроме Сосен, - сказан Квиллер.

– Ещё бы, - откликнулась она. - Они знают, где их не желают видеть.

Немного погодя изрезанная колеями дорога раздваивалась и ныряла в лес. Тишина почти физически давила на плечи.

– Тёмная деревня, - шепнула Лиз. - Чувствуете её чары?

Древние деревья раскидывали над дорогой темный балдахин ветвей. Высились громадные, открытые всем ветрам кедры, сплетавшиеся в гротескные фигуры, и сучковатые дубы со стволами футов в пять диаметром, покрытыми лишайником. Пока лошадь тащилась по колеям, колеса наёмной повозки угрожающе скрипели. Если не считать этого, стояла почти пустынная тишина. В лесу виднелись то ветхая хижина, то обвалившаяся крыша, но не было и признака человека. Дорога, извиваясь меж гигантскими деревьями, уходила все дальше в лес. Квиллеру приходилось напоминать себе о том, чтобы время от времени делать глубоких вдох.

Дальше начали появляться разбросанные жилища - жалкие убежища, сколоченные из обломков разбитых кораблей или каких-то кусков дерева, давным-давно сметенных непогодой с неведомых дальних берегов. У некоторых домиков были дворики, огороженные кольями разной высоты, за которыми виднелись по две-три грубые надгробные плиты. И все же рядом со смертью заметна была и жизнь. Несколько предметов одежды одиноко болталось на бельевой веревке, старый пёс дремал на пороге, а во дворике поблизости щипал сорняки козел. Ловко увернувшись от лошадиных копыт, дорогу перебежал одичавший кот. Какие-то дети, игравшие во дворе, убегали, как только экипаж подъезжал. В окнах то и дело что-то двигалось, будто кто-то смотрел оттуда на чужаков. Где-то кукарекал петух.

Дорога стала шире перед маленьким, но недурно выстроенным зданием школы с флигелями для мальчиков и девочек, обшитыми заводским алюминием. Неподалеку стояло старое, потрепанное непогодой здание - как бы призрак универсального магазина; два изможденных старика, сидевшие на скамейке перед ним, свирепо взглянули на проезжавший экипаж. Другое, крашенное белым здание имело бравый вид, но только с фасада; на дверях его виднелся крест.

Затем жилища стали попадаться всё реже и реже; появлялось всё больше открытых, залитых солнцем пустошей, пока дорога не оборвалась на высокой песчаной дюне. Здесь она сворачивала вправо и терялась в путанице сорняков и подлеска.

Лиз сказала лошади «Тпрру!».

– Тяжело ему было тянуть экипаж по этим колдобинам, пусть немножко отдохнет.