В тот момент Тристан понял: в один день этот мир умрет, и на его месте появится новый. Когда-нибудь, в этом новом мире, который не морит своих обитателей голодом, кто-то воспользуется библиотекой, просто чтобы почитать книжку и вздремнуть, черт возьми.

Тристан знал это, собрав картину по кусочкам, из наблюдений за частицами магии: те двигались, волновались, набегая приливами, танцевали, кружили, сталкивались и разлетались, искали цель. Он догадывался о том, что грядет, будто читал книгу и видел заранее сюжетную арку, предсказал ее по заезженным литературным приемам. Тристан приготовился, не зная, в кого утечет вся эта сила. Точно не в него. Он же постыдно мал, ничто, крупинка в пустыне, да и просто не совладал бы с ней. Морально, этически, а может, и метафизически – говоря о чем-то неосязаемом вроде личности или души – он был ничтожен, прозрачен, изъеден пустотами. Случись ему накрыть собой гранату, и взрывом, осколками убило бы всех вокруг. Поэтому оставалось всего два варианта.

Нет, даже один.

Осознание ранило, хотя и заслуженно. Если бы Тристана – еще до того как он вошел в ту комнату, – спросили, на кого возложить тяжесть мира, он указал бы на Нико де Варону. Без колебаний. Высказал бы мнение язвительным тоном, но таков уж он, по-другому не привык. Он сказал бы, что Нико де Варона – единственный, кто может спасти всех. Тристан уже видел, как Нико это делает, и сам был тому живым доказательством.

Как и при сливе, ближе к концу все ускорилось. Имплозия, вот что это было. Инфляция наоборот. Тяготение вернулось, и Тристан ощутил его удар, будто выстрел в сердце. Он все таращился и таращился, но лишь на долю секунды узрел раскрывшийся перед ним танец вещей, зарево жизни, а потом оно мигнуло и пропало.

Нет, сказал он себе. Нет, так нельзя.

Услышав крик, он подумал: не его ли? Не стоит ли он снова в стороне, как всегда беспомощный, застывший столбом, потому что был не лучником, а стрелой? Снова стал чьим-то оружием.

Ударом их раскидало в стороны. Первым вскочил и увидел, что натворил взрыв, Далтон. Тристана приложило так мощно, что перед глазами на месте Нико де Вароны он видел только танцующие огни да яркие цветные пятна.

– …ы хоть представляешь, что натворила?

Голос Далтона ворвался в пустоту тишины и снова пропал, сменившись потом истеричным визгом.

– …е надо это исправить, прочь с дороги, кто-нибудь, уберите его…

Тристан сел. Комната вращалась то в одну сторону, то в другую, и его вырвало. Перед глазами слегка прояснилось, и он увидел лицо Либби: пепельная, она лежала прямо на половицах. На лбу – небольшой порез, на щеках – слезы. Она не издавала ни звука, словно бы даже не зная, что плачет.

Тристан не любил ее. Он опустился на четвереньки, потянулся к ней, запнулся о тело на полу.

– …адо все сделать быстро, тогда удастся повторить. Прочь, уйди с дороги!

Тристан ни разу не слышал, чтобы Далтон так разговаривал. Это был даже не гнев, скорее, детская обида. Припадок истерики.

– Ты, дуреха, хоть понимаешь, что натворила? Какой ценой его придется восстанавливать? И это если в нем осталась хоть капля магии, которую ты еще не угробила!

Тристан сцепился с Далтоном, толкнул его в сторону, прочь от тела, чтобы не дергал, не тряс его. Затем, медленно и вяло, все же дотянулся до Либби.

Та отпрянула и затрясла головой, а ход времени вновь исказился.

– Нет, – бормотала она себе под нос, слишком спокойно, будто не поняла еще, что все это ей не приснилось.