– Нет, – бормотала она себе под нос, слишком спокойно, будто не поняла еще, что все это ей не приснилось. – Нет, нет, это… это не… Гидеон, – взмолилась она, отталкивая Тристана. Гидеон, сука, Тристан о нем совершенно забыл. – Гидеон, прости, я могу… Где-то в архивах должно быть что-то, книга или… я не знаю, мы все исправим…

– Мы? – зарычал Гидеон; и его Тристан таким тоже видел впервые. – Нам этого не исправить, Либби!

– Атлас сможет, – рассудительно предложил Далтон. Он то нырял в омут гнева, то выныривал, возвращаясь к академической трезвости. – Я могу вернуть физика, времени хватит, чтобы сохранить то, что не повреждено, а потом Атлас поместит его в ящик, он умеет, он так уже делал. Или вот еще архивы могут…

– Может, заткнешься? – снова заговорил Гидеон. Тристан отвлекся на ощущение чего-то упругого и густого во рту. – Ты не засунешь его в ящик. Ему нельзя в ящик, он тебе не научный эксперимент! Нельзя его сшивать заново из лоскутов, как монстра Франкенштейна…

– Гидеон. – Снова Либби. Ее голос по-прежнему отдавал холодком, мертвенностью. – Ты не понимаешь, мы не могли этого допустить… Эксперимент… он был…

– Хватит говорить про нас, – перебил Гидеон ледяным тоном, от которого даже Тристану стало плохо, у него будто случился внезапный приступ мигрени. – Только не говори, что тебе жаль, Либби. Ты сделала выбор. Вот и ебись теперь с ним.

– Мне пришлось. – Она потянулась к неподвижной руке Нико; Тристана снова замутило, язык обволокло желчью. – Я знаю, что я сделала, и уж поверь, Гидеон, мне это далось нелегко…

– Мне плевать, как тебе тяжело было! – Со стороны Гидеона ударило волной жара, которой Либби едва не опалило кончики пальцев. Она отпрянула, как ребенок от огня. – Ты понимаешь это? Понимаешь, что нет такого мира, в котором я тебя прощу?

– Мы бы зашли слишком далеко, – повторила Либби. – Все это зашло бы слишком далеко. Ты даже не представляешь, что я повидала, Гидеон, что натворила, лишь бы только…

Она осеклась, а Тристан утер губы и поднял взгляд.

Выражение, которое было на лице Гидеона, он знал.

То был не гнев и не злость.

Боль. Даже нечто глубже боли, нечто, что заткнет верней всплеска ярости.

Горе.

– Не смей стоять у его тела и строить из себя героя, – сказал Гидеон; его взгляд померк, лишенный блеска и жизни. – Уйди. – И более твердо: – Сейчас же.

Либби поджала губы.

– Ты не единственный любил его. Ты не единственный утратил его. Не будь эгоистом, Гидеон, прошу. – При слове «эгоист» Гидеон вздрогнул, и даже Тристану показалось, что Либби хватила через край. – Послушай, ты не понимаешь, что в этих архивах. Какие знания в этих стенах. – Она быстро глянула в сторону двери, в которую, как запоздало сообразил Тристан, вышел Далтон. Читальный зал… Должно быть, Далтон ушел в архивы. – Гидеон, еще ничего не кончено. Если Далтону удастся найти способ…

– Я вам запрещаю. Не прикасайтесь к нему. – Гидеон свернулся под боком у Нико, положив голову на его неподвижную грудь. – Я не дам сделать из него какого-то там мутанта. Он таким не вернется. Живи с тем, что наделала.

Он говорил тихо, словно бормоча молитву или насылая проклятье, а Тристан уже понимал, что все кончено: круги пошли по воде, и последствия себя ждать не заставят.

– Гидеон. – К своей чести, Либби сумела сохранить надменную твердость голоса. И хорошо, пришла в голову Тристану нелепая мысль. Нико не хотел бы умереть за нечто меньшее, чем абсолютная уверенность. Тристан как наяву слышал его голос: «Роудс, уж если захотела убить меня, то будь в этом на все сто уверена; передумывать – по-детски, с тем же успехом можешь заново отрастить челку».