-  Не, батюшка, я не по этому делу, - испуганно сказал паренек и перекрестился, - как можно такое говорить!

    Наказание кнутом была страшная, большей частью смертельная пытка, просуществовавшая почти до середины девятнадцатого века, и вызывала ужас ещё больший, чем смертная казнь. Кнуты для наказания делались таким образом, что, при желании, палач тремя ударами мог был убить человека или обречь его на мучительную смерть.

    -  Говорить можно, делать грех, - начал отец Алексий, но замолчал на полуслове, в каморку с испуганным лицом вошел Федор:

    -  Тятя помирает, уже за попом послали.

    -  Что с ним? - спросил я.

    -  Отравили ироды! Животом мается, криком кричит!

    Больной оказался мне на руку, можно было проявить свои способности и начать нарабатывать связи у местной знати. Я быстро встал:

    -  Отведи меня к нему, я в лекарском деле понимаю.

    Однако сотник выглядел таким растерянным, что не сразу понял, что я ему сказал. Потом все-таки сообразил и почему-то без особой радости согласился:

    -  Пошли, коли разумеешь. Только как бы хуже не было.

    -  Раз все равно помирает, то хуже уже не будет.

    Мы без промедления направились вглубь дома в покои хозяина. Рассматривать по дороге было нечего, к тому же нужно было торопиться. Отравления, частые в эту эпоху, вызвали у меня любопытство.

    В просторной светлице на широких полатях, утопая в пуховике, лежал не старый еще человек с залитым потом землистого цвета лицом и громко стонал. По углам робко жались какие-то люди, а в изголовье постели стояла на коленях женщина в черной поневе и тихо подвывала. Я, как был в своих ратных доспехах и бархатном камзоле, подошёл к одру больного. Он посмотрел на меня мутными от страдания глазами и спросил:

    -  Ты кто, поп?

    -  Нет, я лекарь.

    -  Поздно лечиться, конец мне приходит, попа позовите! Помираю!

    -  Успеешь помереть, дай я лучше тебя посмотрю. Где у тебя болит?

    Блудов-старший не ответил, устало прикрыл глаза.

    -  Со спины, с поясницы, батюшка, - вместо него ответила женщина, стоящая на коленях. - Ужасти, как болеет, как по малой нужде ходит, кровь с него идёт.

    -  Его рвало? - спросил я, подразумевая возможное отравление.

    -  Не замечала.

    Было похоже на то, что у боярина нефротелизиас, или попросту почечные колики. Я перекрестился на икону в правом углу, настроился и начал водить руками над его животом. Блудов дёрнулся и застонал. В этот момент дверь в светлицу распахнулась, вошёл священник. У него была огромная, на половину груди борода и роскошная грива сивых волос.

    -  Во имя отца, сына и святого духа, аминь - сказал он, крестясь на образ.

    Кресты он клал мелкие и скорые. Низко поклонившись красному углу, протянул руку, к которой поспешили приложиться все присутствующие. Я занимался своим делом и не обращал на него внимание. Мне иерей не понравился, от него шёл густой неприятный запах, примерно такой же, как от наших родных бомжей, так что целовать его грязную руку я не собирался. Однако он сам сунул мне ее под нос. Вступать в конфронтацию с церковью не стоило, и мне пришлось символически облобызать немытую длань. Исполнив свой христианский долг, я вернулся к Блудову-старшему. Тот по-прежнему лежал, плотно закрыв глаза, и стонал.

    -  Кается раб Божий Семён, причащается елеопомазаньем… - начал говорить по-русски священник, потом перешёл на славянский язык.