Теперь же получался совсем другой расклад, выходило, что холоп его отравил, о чем мы с ним, понятное дело, не уславливались, и я ему, заплатив, приму этим как бы вину на себя.
- Мы же с тобой за него живого по рукам били, - сказал я, пытаясь придумать выход из казуистической проблемы.
- Живого, мертвого, какая разница, я исполнил, значит, ты заплати, - начиная заметно поддавливать, потребовал Кирилыч. - Ты сказал привезти хозяина, я привез.
Кирилыч явно торопился поскорее получить деньги, потому невольно сам подсказал мне отмазку.
- Где ты его привез, что-то я не вижу?
- Так он у себя в избе, его сейчас как раз обмывают. Как же я тебе могу его предоставить, если он помер.
- Так, может, он сам по себе помер, а ты деньги с меня требуешь. С этим сначала разобраться нужно. Тем более, что о мертвом дьяке у нас с тобой договора не было.
Кирилычу так не понравились мои возражения, что он от злости сузил глаза и так сжал зубы, что побелели щеки.
- Так ты что, отказываешься обещанное платить?! - с трудом взяв себя в руки, тихим голосом спросил он.
- Конечно, пока тебе не за что платить. Подожди, пока я сам в этом деле разберусь.
- Смотри, как бы жалеть не пришлось! - не выдержал он.
- Ты меня что, пугаешь?
- А если я тебя сейчас ножом пощекочу? - зловеще спросил он и демонстративно полез правой рукой в левый рукав кафтана.
Я, не дожидаясь нападения, ударил его в солнечное сплетение, и бедолага повалился в своем новом одеянии на грязную после утреннего дождя землю. Увидев свару, в нашу сторону побежало сразу несколько караульных стрельцов.
- Вот я сейчас велю отвезти тебя в Разбойный приказ и там прикажу пытать на дыбе, тогда посмотрим, как ты еще ножом угрожать будешь.
Будто в подтверждении моих слов стрельцы подняли Кирилыча на ноги и заломили ему руки. Весь пыл у него тотчас прошел, и он по холопской привычке даже попытался бухнуться на колени, но стражники этого сделать не дали. Тогда Кирилыч, глядя на меня не только умоляюще, но даже как-то влюбленно, завопил:
- Прости, боярин, не вели казнить, вели слово молвить!
Меня всегда поражала удивительная способность идейных носителей холопско-холуйской идеи, в зависимости от ситуации, за считанные мгновения менять отношение к людям от чванливо-презрительного, до принижено-раболепного.
Однако скорость, с которой трансформировался Кирилыч, дорого стоила.
- Ладно, молви, - разрешил я.
- Зарезали нынче ночью моего боярина злые недруги! - заверещал он. - Осиротили нас, сирот горьких! На тебя только надёжа, благодетель ты наш!
- Говори толком, что случилось, кого зарезали? - ничего не понял я в той белиберде, что он выкрикивал.
- Боярина нашего Дмитрия Александровича сегодня ночью злые недруги до смерти зарезали.
- Ладно, отпустите его, - сказал я стрельцам. Те неохотно повиновались и, дав холопу просто так, для вразумления, пару тумаков, оставили нас вдвоем.
- Рассказывай толком, что случилось, - велел я Кирилычу, который, кажется, уже начисто забыл о своих имущественных претензиях и сочился липкой сладостью, как гниющий в жаркий день фрукт.
- Нынче ночью сегодня дьяка нашего и трех стрельцов, что с ним вместе в светлице спали, насмерть зарезали.
Новость оказалась сногсшибательной. |