Хотя, честно говоря, особого трепета перед старинным книгами у меня не было. Книги нужно читать, а не рассматривать обложки и картинки. А вот читать их при своем вопиющем невежестве я-то и не мог. Для этого, как минимум, нужно было знать латынь, древнегреческий и несколько старых европейских языков.

    Лавка, на которой я лежал, была мне коротка, В светлице пахло деревом, травами, которыми были набиты сенники. Фальцетом похрапывал Ваня Кнут. Я долго мостился, вспоминал все, что случилось за последнее время, пытался распланировать свои ближайшие действия. Однако никаких плодотворных идей так и не появилось, разве что мысль попытаться каким-то образом противостоять Самозванцу.

    То, что я читал о Лжедмитрии, характеризовало его, в принципе, положительно. Парень он, судя по всему, неглупый, шустрый, для своего времени продвинутый, с европейской ориентацией. Другое дело, что и Федор вполне мог стать просвещенным монархом и попытаться повернуть нашу историю в русло мировой цивилизации. Лжедмитрию же предстоит так раскачать лодку государственности, что у холопов не только затрещат чубы, но и начнут отрываться вместе с головами. А так как я сам, как это ни обидно признавать, принадлежу к этому подлому сословию, то и сочувствую не вождям, а простому народу.

    Утро началось грозовым дождём. Небо грохотало, молнии, соответственно, раскалывали тучи, и недалеко от поместья Блудовых, несмотря на ливень, начался пожар - то ли в дом попала молния, то ли он загорелся от неосторожного обращения с огнем.

    Завтрак нам принесли в светелку. Мои соратники с удовольствием ели кашу, щедро сдобренную сливочным маслом, свежий подовый хлеб, запивали все это квасом и расспрашивали меня о знакомстве с государем.

    После завтрака к нам явился сотник Федя. Выглядел он смущенным и перестал заикаться о вспомоществованиях, которыми доставал меня накануне. Через него выздоровевший боярин передал мне поклон. Даже «чудодейственный», «животворящий» немытый поп Сильвестр, встретив меня возле облой столчаковой избы, в просторечии туалета, одарил улыбкой, милостиво благословил и сунул для лобызания свою немытую руку.

    Однако насладиться всеобщей лестью и признанием собственной значимости мне не удалось. Один из дворовых, парнишка со смышлёным лицом, заговорщицки передал, что меня на улице ожидает дворянка из Замоскворечья. Догадаться, кто это, было несложно, и я пошёл узнать, что от меня нужно Опухтиной - Других знакомых особ прекрасного пола у меня в Москве просто не было.

    Вопреки ожиданию, женщина выглядела немногим счастливее, чем вчера.

    -  Что случилось? - спросил я, как только мы поздоровались.

    -  Ваня просит благодарить тебя, боярин, за помощь и велит долго жить, - ответила несчастная мать бесцветным, обреченным голосом.

    Я, признаться, не понял, что она имеет в виду. Обычно пожелания «велел долго жить» употребляется в прошедшем времени, потому я уточнил:

    -  Что-нибудь случилось с сыном?

    -  Помирает мой Ванюша, - ответила она и заплакала.

    -  Отчего?

    -  От пыток, - коротко пояснила Опухтина.

    -  Подожди, я оденусь и пойду с тобой, - сказал я, - может быть, удастся чем-нибудь ему помочь.

    -  Ему уже не поможешь, - сказала мне вслед женщина, но с места не тронулась, осталась ждать.

    Полагая, что парню действительно плохо, я велел Кнуту срочно оседлать донца, посадил Опухтину сзади себя на круп лошади, и через четверть часа мы уже въезжали в средней руки подворье, принадлежавшее этому семейству.