Она выслушала, ничего не ответила, спросила:

    -  Когда все это произойдет?

    -  В начале июня.

    Глава 6

    Царя в этот день я так и не встретил. Ксения была так подавлена известием о готовящихся свалиться на них бедах, что общаться с ней стало невозможно, как и оставить одну. Она то плакала, то начинала расспрашивать о том, чего я просто не знал. Я просидел с ней до темноты, потом помог усмирить жестокую головную боль. Когда мы прощались, царевна попросила приехать на следующий день как можно раньше, я вынужденно обещал. Потом ее уложили в постель, а я, не заходя на половину юного царя, отбыл восвояси.

    Настроение было отвратительное. Я начал сомневаться, правильно ли поступил, рассказав обо всем Годуновой. Как-то повлиять на грядущие исторические события было уже практически невозможно, царской семье оставалось только ждать трагического окончания своего правления. Вопрос, нужно ли человеку знать свое будущее, очень щекотливый. Кто-то к этому стремится, сам обращается к всевозможным прорицателям, кто-то такого знания боится, как черт ладана. У меня отношение к провиденью своего будущего, видимо, такое же, как у большинства людей - страшно, но и любопытно. С другой стороны, такое знание иногда может помочь подстелить, где надо, соломку, спланировать оставшееся время.

    Я возвращался к Блудовым на лошади. По вечернему времени многие улицы были перекрыты рогатками, и меня несколько раз останавливали караульные, допрашивали, куда и по какому делу я еду. Я ссылался на царя, и меня пропускали. Когда я доехал, в имении Блудовых еще не спали. Не успел я дойти до нашей комнаты, как меня нагнал сотник Федор и попросил срочно зайти в покои отца. Пришлось повиноваться.

    Блудов-старший, утопая в перинах, полулежал на своей широкой лавке и, как только увидел нас с сыном, приказал слуге себе помочь сесть. Я поздоровался, он ответил и сделал знак подойти ближе. Я приблизился и первым начал разговор, спросил, как он себя чувствует.

    -  Лучше, - ответил боярин. - Вот только не знаю, кого благодарить: тебя или попа Сельвестра.

    -  Благодарите Бога, не ошибетесь, - посоветовал я, на что он вежливо улыбнулся.

    Выглядел больной в свете нескольких восковых свечей вполне бодро, вот только под глазами были мешки.

    -  Питаетесь, как я велел? - спросил я.

    Боярин посмотрел на меня с недоумением, явно не понимая, к чему я клоню. Тогда я перечислил то, чем ему можно питаться. Судя по его реакции, любящий сынок попросту забыл пересказать отцу мои рекомендации по диете. Впрочем, и папу советы не заинтересовали. Оказывается, он хотел поговорить со мной о другом, жизненно важном, о политике.

    -  Как там царь? - с тревогой спросил он. - Что говорит о царевиче Дмитрии?

    -  С царем все хорошо, здоров, а о Самозванце я с ним не разговаривал, - ответил я, обратив внимание на то, что Самозванца боярин назвал царевичем. - Так вы думаете, что в Путивле сидит сын Иоанна Васильевича, Дмитрий? - в свою очередь спросил я.

    Боярин смутился, глянул невинным, младенческим взором:

    -  Я избирал Бориса Федоровича в цари, мне негоже сомневаться.

    -  Да, я так и думал, - кивнул я, а сам подумал, что от Блудовых нам нужно срочно съезжать. И сын нехорош, да и отец не лучше. И то, что нас срочно попросили вернуться с постоялого двора в боярский дом, не имеет никакого отношения к благодарности за спасение от болезни.

    -  А ты еще будешь у царя? - осторожно спросил Блудов.