Они думали, что мы оба мертвы, потому что к тому времени я мало на что реагировал. Мы лежали вместе, и наверное, я каким-то образом обвил руки Кейси вокруг себя. Многие подробности успели забыться, и за эти воспоминания лично я сражаться не хочу.

Интересно, как я ее туда донес?

Я не смог бы взять тело на руки, лишенный сил, с поврежденной ногой. Не мог же я просто толкать его из жерла до тех пор, пока оно не выкатилось на пляж. Не знаю; я попросту не помню.

Я понятия не имею, как долго мы там пролежали.

Спасать нас явились две группы. Одна прошла через тоннель, как и мы, а вторая отправилась прочесывать пляж. Мне сказали, что они прибыли почти в одно и то же время, но вторая группа немного отстала от первой. Ким пошла со второй. Ее не пустили в тоннели.

Она сказала, что первым, кого увидела, был один из копов, заворачивающий меня в одеяло. Тело Кейси тоже было укрыто. Я сильно порадовался, что она ее не видела, и еще сильнее — что она не увидела Стивена. Ким показала спасателям, где мы пропали — и только. Ей сказали, что соваться туда опасно.

Несколько дней спустя этот момент почти показался нам забавным.

Мне дали успокоительное, госпитализировали, зашили рану на ноге и уйму порезов. Мои родители приехали навестить меня, и у каждого из них хватило такта не упоминать, насколько глупой была затея. Мать отчаянно благодарила Бога, все время нервничала и словно бы удивлялась, что я вообще уцелел. Отец проявлял ко мне своего рода сердечную серьезность, будто мы оба неким образом перенеслись во времена Второй мировой, и я был его соседом по койке, которому не повезло получить пулю, но который, несомненно, поправится. Я оценил такое отношение по достоинству, с благодарностью.

Навестил меня и Рафферти.

Встреча прошла неловко. Он только и повторял раз за разом, как ему жаль, и удивленно качал головой. Думаю, он ощущал себя отчасти виноватым. Как будто все, что случилось, имело истоки в том дне, когда мы вместе копались в мусоре за домом Краучей. Может быть, в каком-то смысле так оно и было, но я не хотел его винить, всячески отнекивался и утешал.

От Рафферти я узнал, что Бена Крауча так и не нашли. Одна лишь вереница следов от босых пят крупного мужчины уходила вниз по пляжу и там, на темном мокром песке у линии прилива, обрывалась. Все решили, что, потеряв Мэри и пса, он утопился с горя. Но мне почему-то кажется, что они не правы.

И до сих пор так кажется.

Ким постоянно отиралась рядом.

— Когда ты будешь в состоянии, — сказала она, — я хочу, чтобы ты рассказал мне, что там произошло. Не сейчас, но хоть когда-нибудь.

Но к этой теме мы больше не возвращались. Она просто дежурила долгими часами в палате, держа меня за руку и наблюдая, как я таращусь в никуда. И она не беспокоила меня, и ей не нужно было говорить. Я ценил это больше всего.

После выписки я с Ким часто встречался. Моя мама как-то намекнула, что, по ее мнению, это может во что-то перерасти. Так и случилось… да не так, как она думала. Мы связались дружбой, безумно крепкой, которую я поддерживаю и по сей день письмами и телефонными звонками. Сейчас она в пятистах милях от меня. Ее муж вроде как все понимает.

Однажды днем в конце августа я выполнил свое обещание и рассказал ей, что там произошло. Это был дико тяжелый опыт для нас обоих, но оно того стоило. После этого мы долго сидели в Хармоне, потягивая колу и ничего не говоря.

К тому времени я уже знал, что уезжаю из Дэд-Ривер в Бостон. Там меня ждала работа, которую нашел для меня отец, и я надеялся, что небольшой колледж на Бикон-Хилл примет меня на осенний семестр. И у меня получилось поступить, пускай и не без труда. Ким возвратилась в Честнат-Хилл. Никто не горел желанием остаться — после всего, что произошло.

И Ким никогда более не посещала Дэд-Ривер.

Я ездил домой время от времени, чтобы навестить своих предков.