Вокульский остался один и
погрузился в невеселые мысли.
"Что это Охоцкий говорил, будто аргументы панны Изабеллы ему уже набили
оскомину? Значит, то, в чем она убеждала меня сегодня, не живой протест
оскорбленного чуства, а давно затверженный урок? Значит, ее доводы, ее пыл,
даже волнение - это только приемы, с помощью которых благовоспитанные
барышни обольщают таких дурачков, как я?
А может быть, просто он влюблен в нее и хочет очернить ее передо мною?
Но если и влюблен, зачем же ему чернить ее? Достаточно сказать, а она вольна
выбирать... Конечно, у Охоцкого больше шансов, чем у меня; я еще не
настолько потерял рассудок, чтобы не понимать этого... Молод, хорош собой,
гениален... Ну что ж! Пусть решает: слава - или панна Изабелла...
Впрочем, не все ли мне равно, какой свежести аргументы применяет она в
споре? Она не святой дух, чтобы каждый раз выдумывать новые, а я не такая
интересная личность, чтобы стоило ради меня заботиться об оригинальности.
Пусть говорит, как хочет... Важно то, что к ней-то уж наверное не применимо
общее правило насчет женщин... Пани Вонсовская - та прежде всего красивая
самка, а панна Изабелла - другое дело...
Не так ли говорил и барон о своей Эвелине?.."
Лампа догорала. Вокульский потушил ее и бросился на кровать.
Следующие два дня шел дождь, и заславские гости не выходили из дому.
Охоцкий зарылся в книги и почти не показывался, панну Эвелину мучила
мигрень, панна Изабелла и Фелиция читали французские иллюстрированные
журналы, остальная же часть общества, во главе с председательшей, засела за
вист.
Вокульский заметил, что Вонсовская, против ожидания, не кокетничает с
ним, хотя случай представлялся поминутно, а держится совершенно равнодушно.
Поразило его и негодование, с которым она вырвала руку у Старского, когда он
хотел ее поцеловать, и то, что она запретила ему и впредь повторять такие
попытки. Гнев ее был так искренен, что Старский даже растерялся, а барон
пришел в отличное настроение, хотя ему не везло в картах.
- Вы и мне не позволите поцеловать вашу ручку, сударыня? - спросил он
вскоре после этого инцидента.
- Вам - пожалуйста, - отвечала она, протягивая руку.
Барон приложился к ней, как к реликвии, и торжествующе взглянул на
Вокульского; тот подумал, что у его титулованного приятеля, пожалуй, нет
оснований особенно радоваться.
Старский был так поглощен картами, что, по-видимому, ничего не заметил.
На третий день небо прояснилось, а на четвертый было уже солнечно и
сухо, и панна Фелиция предложила прогуляться в лес за рыжиками.
В этот день председательша приказала пораньше приготовить второй
завтрак и попозже - обед. Около половины первого к дому подъехала коляска, и
Вонсовская подала команду садиться.
- Едем скорее, жаль терять время... Где твоя шаль, Эвелина? Пусть
прислуга садится в бричку и берет с собою лукошки. |