Чтобы отвлечь ее
внимание, я спросил:
- Ну, Эленка, как тебе нравится баронесса?
- Так себе, - отвечала девочка, опершись на мое колено и глядя на мать.
(Боже мой, почему я не отец этого ребенка?)
- А она разговаривает с тобой?
- Очень мало. Только раз она спросила, балует ли меня пан Вокульский?
- Вот как? А ты что?
- Я сказала, что не знаю, какой это пан Вокульский. Тогда баронесса
говорит... Ах, как ваши часики громко тикают. Можно мне посмотреть?
Я вынул часы и дал их Элюне.
- Что же говорит баронесса? - напомнил я.
- Баронесса говорит: как же ты не знаешь пана Вокульского? Ну, тот, что
к вам ходит с этим... раз... раз... развральником Жецким... Ха-ха-ха! Вы
вральник, да?.. Покажите мне, что там внутри в часах...
Я взглянул на пани Ставскую. Она была так поражена, что даже забыла
сделать замечание Элюне.
Попили мы чайку с сухими булками (прислуга объяснила, что сегодня
нельзя было достать масла), и я попрощался с достойными дамами, поклявшись в
душе, что, на месте Стаха, я не отдал бы баронессе дом дешевле ста двадцати
тысяч рублей.
Между тем эта ведьма, исчерпав все возможные протекции и испугавшись,
как бы Вокульский не поднял цену или не продал дом кому-нибудь другому, в
конце концов решилась заплатить сто тысяч.
Говорят, она бесновалась несколько дней подряд, закатывала истерики,
исколотила прислугу, обругала в нотариальной конторе своего поверенного, но
все-таки купчую подписала.
Прошло несколько дней после продажи дома, и все было тихо. То есть тихо
в том смысле, что мы перестали слышать о баронессе, зато начали ходить к нам
с претензиями ее жильцы.
Первым прибежал сапожник - тот, из заднего флигеля, с четвертого этажа,
- плакаться, что новая владелица повысила ему квартирную плату на тридцать
рублей в год. А когда я ему наконец втолковал, что нас это уже не касается,
он вытер слезы и хмуро буркнул на прощание:
- Видать, пан Вокульский бога не боится, - взял да и продал дом
кровопийце.
Слыхали вы что-нибудь подобное?
На другой день пожаловала к нам в магазин хозяйка парижской прачечной.
Выглядела она внушительно: бархатный салоп, движения величавые, а физиономия
полна решимости.
Уселась эта дама в кресло, осмотрелась вокруг, словно пришла с
намерением купить парочку японских ваз, и вдруг разразилась:
- Ну, спасибо вам, сударь мой! Ловко вы со мной обошлись, нечего
сказать... Купили дом в июле, а продали в декабре, скоро дельце сварганили и
никому ни словечка... - И, багровея, продолжала: - Сегодня эта шельма
прислала ко мне какого-то верзилу и велела освободить помещение. Что ей в
башку втемяшилось, не пойму; ведь плачу я, кажется, аккуратно... А она,
лахудра этакая, велит мне съезжать, да еще на заведение мое наговаривает,
что, мол, девушки мои спутались со студентами. |