Глава 6

Ла Брава застал Мориса в номере 304, гостевом люксе с видом на океан, в комнате, залитой солнечным светом и уставленной зачехленной старой мебелью. Морис молча взял из его рук снимки и направился к закрытой двери спальни, на ходу изучая фотографии. Ла Брава поплелся за ним. Он дрожал от возбуждения, но заставил себя понизить голос:

– Почему ты не сказал мне, кто она такая?

– Я же сказал.

– Джин Шоу.

– Знаю, что Джин Шоу. Я тебе так и сказал вчера вечером.

– Якобы твоя старая знакомая – а ты даже не мог толком вспомнить ее имя.

– Вот этот хорош, посмотри, какое выражение у нее на лице – понятия не имеет, где она, на хрен, очутилась. – Морис оторвал взгляд от снимков, глаза его казались огромными за линзами очков. – что за чушь, как это я забыл ее имя? Она уже двадцать лет как Джини Брин. Я ведь говорил тебе: она ушла из кино, вышла замуж за своего Джерри Брина. Совершенно отчетливо помню, как рассказывал тебе.

– Как она сегодня?

– Не так плохо, как хотелось бы.

– Ты заказывал ей завтрак?

– Можно подумать, это гостиница! – Морис вошел в спальню, приостановился, взявшись за дверную ручку. – Подожди тут. – Он захлопнул за собой дверь, и Ла Брава успел разглядеть лишь какое‑то бледно‑розовое одеяние, свисавшее с края кровати.

«Подожди тут». Он подошел к окну, остановился, опершись на кондиционер. Ему‑то казалось, он и время– старые знакомые. Тянущееся время. Время ожидания. Время на дежурстве. Он с точностью до минуты знал, сколько просидел в гостиной миссис Трумэн. Но теперь время шутило с ним странные шутки, сбивало с толку.

Он видел из окна пейзаж вне времени, открытку с видом штата Флорида. По ту сторону улицы – узкая полоса парка, пальмы– каждая точно на своем месте, за ними море. Низкая стенка– можно присесть на нее– из обломков кораллов и серого бетона. И пляж– огромное, словно пустыня, пространство песка, заполненное отдыхающими. Они сидят на подстилках под зонтиками, купаются в зеленой прибрежной воде, не отваживаясь заплывать в синюю глубину. Крошечные фигурки вне времени. Можно изменить перспективу, усесться на эту стену из коралла и бетона, посмотреть с нее на гостиницы вдоль Оушн‑драйв и увидеть тридцатые годы. Глядя на эти гостиницы или на фотографии, украшавшие покои Мориса, Ла Брава вспоминал картинки из старых номеров «Лайф», которые коллекционировал его отец, и мог живо представить себе эпоху за десять лет до собственного рождения – тяжелые были времена, но облик всего и всех должен был соответствовать стилю «модерн».

И словно наплыв – иная эпоха, иные кадры, реальные и подсказанные памятью. Кинозвезда 50‑х годов– темные волосы, разделенные на прямой пробор, чистая бледная кожа, очень черные зрачки, пристальный и спокойный взгляд, знающий что‑то, редкая улыбка, скрывающая опасную тайну. Он вновь стал подростком, которому казалось, что герой фильма не в своем уме: почему он выбрал другую девушку – плаксу, утирающую глазки подолом фартука, а не эту, не Джин Шоу?!

Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Никакого предупреждения. Его застали врасплох– дверь распахнулась, Морис вышел из спальни, а за ним по пятам– она,  в голубом халате, все те же темные волосы, разделенные на пробор, правда, не такие длинные, как ему показалось. Ла Брава не был готов к ее появлению, не мог выдавить из себя ни слова, чтобы дать понять, что узнал ее.