– Ну, сейчас я малость занят. Как‑нибудь в другой раз.

– У меня в студии. – Ла Брава ткнул большим пальцем себе за плечо, словно хотел остановить машину– На этой улице, в гостинице «Делла Роббиа».

Парню почти удалось скрыть свою реакцию – почти, но не совсем: что‑то промелькнуло в его глазах, и рука привычным жестом потянулась к курчавым кончикам волос.

– Ты там живешь?

– У меня там студия, в холле. Когда тебе удобно? Парень заколебался:

– Зачем тебе понадобилась моя фотка?

– Мне нравится твой стиль, – ответил Ла Брава, пытаясь сообразить, во скольких фильмах уже звучала эта реплика – в десятках, сотнях?

Парень сказал еще что‑то, но это уже не имело значения. Ла Брава поднял «Никон» и нажал на спуск. Щелк!

Глава 15

Морис вышел на балкон, тянувшийся вдоль всех апартаментов Джин Шоу на десятом этаже. Внизу – Атлантический океан. Морису померещилось, что вода простирается от самого основания лестницы так далеко, насколько хватает глаз. Слишком близко, прямо как на корабле.

– Если б мне пришлось сидеть тут по вечерам и слушать прибой, я бы тоже запил, – пробормотал он. – Этот шум может с ума свести.

– Ничего такого со мной не происходит, ты же прекрасно знаешь, – возразила она, не выходя из гостиной.

– В самом деле? Полагаю, я на своем веку выпил куда больше твоего, но никогда не швырялся стаканами в патрульный автомобиль, – попрекнул ее Морис.

– Не швырялась я стаканами. Я тебе уже объясняла: было веселое настроение.

– Ну и как, они очень развеселились? Да будь ты мужчиной, копы бы тебе голову проломили за неуважение. Знаешь, в чем проблема? Плохо жить в таком месте. Тут нет атмосферы. Один только вид на океан. – Морис переместился к двери, заглянул в серебристую, украшенную зеркалами гостиную. Джин занималась сборами, две сумки уже свисали на длинных ручках со спинки обтянутого белым шелком кресла. – Не надо путать класс со стерильностью. Чистота бывает классной, но она может нагнать смертную скуку.

– Ты сам построил этот дом, – возразила она.

– Я его не строил.

– Ты знаешь, о чем я. Ты вложил в строительство больше денег, чем кто‑либо из моих знакомых. А сам живешь в гостинице, как вахтер.

– Как управляющий. Что ты меня терзаешь?

– На что ты тратишь деньги?

– Я их вкладываю главным образом в не облагаемые налогом облигации. Вот вернутся демократы, и их стоимость пойдет вверх.

– По‑прежнему жертвуешь семинолам?

– Миссуки. В жилах многих из них течет кровь беглых рабов‑негров. Это находит отклик в моей душе.

– И в твоем кошельке.

– У меня среди них есть друзья. Буффало Тайгер, Сонни Билли – они научили меня пить кукурузное пиво. Мы много смеялись, я сделал неплохие снимки. И я не даю  деньги, как ты выразилась, – это фонд, мы посылаем каждый год нескольких ребят в колледж, не всем же возить туристов на лодочках и стрелять в лягушек. Что тут плохого?

– Джерри говорил, что ты сумасшедший, – припомнила Джин. – Мне нравилось слушать ваши споры. Он никак не мог в это поверить – столько денег отдавать просто так.

– Я и на китов кое‑что жертвую. Что бы сказал по этому поводу Джерри, а? Ему бы понравилось, если бы я создал фонд поддержки преследуемых юристов.

– Джерри был не самым умным из моих мужей, – со вздохом признала Джин. – А я‑то поставила на него.

– Он слишком долго был связан с плохими ребятами, – пояснил Морис.