Наши тела начали коченеть и затекать, но, в конце концов, если ты способен чувствовать боль, значит, жизнь продолжается (коли есть охота, запишите эти слова в какой‑нибудь блокнот), поэтому мы страдали молча и даже с радостью.

Страдали до тех пор, пока не послышалось: пи‑пи‑пи. Тихо, но настырно и непрерывно: пи‑пи‑пи‑пи‑пи…

Совсем близко, точнее, прямо тут, в нашем закутке.

Я посмотрел на Анджелу. Анджела посмотрела на меня. Глаза наши вылезли из орбит, щеки покрыла пепельная бледность. Потом Анджела подняла левую руку и взглянула на часы.

Время принимать пилюли!

– Я их починила, – прошептала моя слабоумная дурочка, мой гений механики, моя повелительница станков. – Я их починила.

– Починила, – откликнулся я. – Еще как починила.

Если вы помните, во время моей последней встречи с Анджелой эти часы не работали или, во всяком случае, не пищали. Но разве она допустит, чтобы что‑нибудь не пищало? Да она скорее нас угробит.

За пределами нашего закутка воцарилась звенящая напряженная тишина, которая внезапно сменилась целой гаммой звуков: криками, шорохами, скрежетом. Освободители надвигались на нас. Теперь мы попались, в этом можно было не сомневаться.

А часы, как назло, все пищали. Анджела стукнула по ним кулаком, внимательно оглядела, сняла и шарахнула о пол, а они знай себе пищали, будто птичка после вкусной кормежки.

– Ну, все, – сказал я, наслушавшись досыта. – Все.

Я вытащил носовой платок, хорошенько смочил его в лужице и выбросил из‑за угла в мансарду. Если Дафф и впрямь болтал не зря, сейчас платок начнет источать рвотный газ.

Потом я снял галстук, поднес к нему горящую спичку (дымовая завеса) и бросил вслед за платком.

Добравшись до чердачного окна, я выбил кулаком одно из стекол, высунул наружу механический карандаш, нажал на кнопочку сбоку и пустил красную сигнальную ракету. Но она не взмыла в небо, а врезалась в пол возле моих ног.

Тогда я вытащил шариковую ручку, о предназначении которой в горячке запамятовал. Но все равно нажал кнопку и в итоге сфотографировал себя.

После всего этого я – ослепленный красной вспышкой, сфотографированный, кашляющий от дыма и готовый вывернуться наизнанку от рвотного газа, разбазаривший весь свой арсенал и расстрелявший все патроны – выбрался из‑за угла и попал в цепкие объятия Сунь Куг Фу и остальных освободителей Евразии.

28

– Сунь! – вскричал я. – Выслушайте меня, Сунь!

Я зашелся сухим кашлем, принялся рыгать, плакать и спотыкаться, когда двое облаченных в униформу свободолюбивых последователей Суня подхватили меня и поволокли через всю мансарду к лестнице.

– Выслушайте меня! – прохрипел я, но зря старался.

Анджела, которую тащили следом, сотрясала воздух многочисленными, но совершенно бесполезными «На помощь!» и «Пустите меня!». В горле у меня саднило, глаза жгло огнем, желудок крутился колесом, но все равно я вопил, стараясь перекричать Анджелу:

– Сунь! Послушайте меня, или вы будете следующим!

Он остановился на верхней площадке лестницы, повернулся и холодно взглянул на меня.

– Следующим? Что значит – следующим?

– Все мертвы, – выдохнул я. – Все участники того собрания либо мертвы, либо вот‑вот умрут. Бодкин, Баба, Маллиган, Уэлпы. Еще двое взлетят на воздух вместе со зданием ООН.

– О чем это вы?

– Вы сами поставили часовой механизм, не подпустив к нему Эли Злотта.