— Почему-то, я так и подумала.

  И после еще одной чашечки кофе у нас появилось то волшебное чувство, что мы станем друзьями.

  Потом мы решили, что голодны, но также признали, что у нас нет денег. Поэтому у меня в планах приготовить нам ужин.

  —Почему журналы так поступают с женщинами?— жалуется Миранда, с ненавистью смотря на Вог. — Всё дело в создании ненадежности. Попытки заставить женщин думать, что они недостаточно хороши. А когда женщины думают, что они достаточно хороши, угадай что?

  —Что? — спрашиваю я, беря сумку для покупок.

  —Мужчины побеждают. Вот как они нас подавляют,— в заключении ответила она.

  —Не считая той проблемы, что женские журналы написаны женщинами, — обратила внимание я.

  —Это лишь показывает насколько далеко всё это зашло. Мужчины сделали из женщин соучастниц в своей собственной подавленности. Я имею в виду, если ты тратишь всё свое время на бритье ног, какова возможность, что у тебя останется время, чтобы захватить мир?

  Я хочу сказать, что на бритье ног уходит всего 5 минут, остается много времени на захват мира, но я знала, что это риторический вопрос.

  —Ты точно уверена, что твоя соседка не будет против моего прихода? — спрашивает она.

  —Она не совсем моя соседка. Она помолвлена Она живет со своим парнем. Она в Хэмптоне, в любом случае.

  —Везет тебе,— говорит она, останавливаясь в пяти пролетах от квартиры.

  К третьему пролету она начала задыхаться.

  — Как ты делаешь это каждый день?

  —Это лучше, чем жить с Пегги.

  — Звучит как будто эта Пегги ночной кошмар. Такие люди должны лечиться.

  —Возможно, так и есть, но это не помогает.

  —Тогда ей нужно найти нового психиатра, — говорит Миранда, сопя. — Я могу посоветовать своего.

  —Ты ходишь к психиатру? — я спрашиваю, засовывая свой ключ в замок.

  —Конечно. А ты нет?

  —Нет. Зачем мне это?

  —Потому что каждый должен иметь психиатра. Иначе ты продолжишь наступать на одни и те же грабли.

  —Но что если у меня такого не было? — я распахнула двери и Миранда споткнулась. Она шлепается на матрац.

  —Думая о том, что у тебя нет нездоровых принципов, само по себе является нездоровым. И у каждого есть что-то подобное из детства. Если ты не справляешься с этим, ты сможешь просто угробить свою жизнь.

  Я открываю консольные двери, показываю маленькую кухню и ставлю сумку с покупками рядом со столиком около раковины.

  — Что у тебя? — спрашиваю я.

  —Моя мать.

  Я нахожу изогнутую сковороду в духовке, выливаю на нее немного масла и зажигаю спичками одну из конфорок.

  — Откуда ты всё это знаешь?

  —Мой отец — психиатр. И моя мать перфекционист. Раньше она тратила час на то, чтобы уложить мои волосы прежде, чем отправить в школу. Вот почему я их подстригла и покрасила, как только оказалась далеко от нее. Отец говорит, что ее мучает чувство вины. Но я считаю, что она классический нарцисист. Всё вертится вокруг нее. Включая меня.

  —Но она твоя мать,— говорю я, кладя куриные бедра на горящее масло.

  —И я ненавижу ее. Что в порядке вещей, потому что она тоже меня ненавидит. Я не вписываюсь в ее узкую идею о том, кем должна быть ее дочь. А как насчет твоей мамы?

  Я остановилась, но, кажется, ее не интересовал ответ.

  Она изучает коллекцию фотографий Саманты на боковом столике, с усердием антрополога, который неожиданно обнаружил старый кусок глины.