|
Никто за мной не следил. Слуги мелькали рядом как тени, не смея заговорить. Охрана… я их почти не чувствовала. На пятый день мне стало до невыносимости скучно, и я, наконец-то, поняла, что Макс не придет. Я сказала нечто такое, что обидело его или задело, очень сильно. Настолько, что он решил на время оставить меня в покое. И… я почему-то не испытала по этому поводу былого триумфа. Конечно же, потому что хотела получить от него разрешение встретиться с Фаиной… по крайней мере я себя в этом убеждала. А сама ждала по вечерам, когда он приедет домой, и выглядывала в окно, чтобы увидеть, как взбежал ловко по ступеням парадного входа, как поднимается по лестнице и проходит мимо моей комнаты… уже не останавливаясь у двери. А иногда и разговаривая с кем-то по телефону.
Тогда я решила, что, наверное, могла бы найти код и номер телефона Фаи и позвонить ей сама. Я перерыла все ящики в своей комнате, в детской и не нашла ни одной записной книжки. Ничего. Спрашивать у слуг было стыдно. Неправильно как-то. Но пойти к нему? Самой? Попросить? Это как признать его победителем снова. Тогда я решилась на авантюру. Наверняка в нашей спальне я найду то, что мне нужно. Обязательно. Я дождалась темноты, потом убедилась, что он в кабинете, как всегда не один, а с кем-то из своих верных черных псов, которым раздает указания. И тогда я решительно проскользнула в спальню. Зажгла ночник и принялась искать. Я отодвигала ящики комода, трогала вещи, нашла свое нижнее белье. В какой-то момент даже увлеклась, рассматривая красоту, и едва поборола желание все это забрать. Вовремя себя одернула. Переместилась к ящикам маленьких тумбочек у постели. Сначала обыскала свои, а потом открыла его. Ничего, черт возьми. Совершенно ничего. Только в последнем лежал альбом с фотографиями. Открыла первую страницу и опустилась на ковер у кровати. Я сидела и рассматривала их. Мне не верилось, что я это вижу. В нем было совсем мало снимков, словно кто-то выбрал самые любимые кадры и сложил в одно место. На самых первых была я. На фоне ночного неба, с развевающимися волосами, я смотрела на "фотографа" взглядом счастливой сумасбродки, у которой за спиной пара невидимых крыльев. В море тоже счастливая я, разбрызгивала воду и улыбалась тому, кто меня фотографировал. Две свадебные: на одной мы держимся за руки и смотрим друг на друга, наши пальцы переплетены, а взгляды… наверное, мы забыли, что нас снимают. А на второй мы целуемся, у меня в руках букет ромашек. И я даже тронула свои губы, их словно слегка засаднило. Максим целовал меня, а моя ладонь касалась его гладко выбритой щеки. Я закрыла глаза, и словно почувствовала сейчас прикосновение его губ наяву. Да, это было. И отрицать бесполезно. На этих кадрах нет лжи… так не лгут. Что-то было не то во всем, что говорил мне Данила Петрович. На остальных фотографиях — я и дочка. И я вдруг почувствовала, как на глаза навернулись слезы какой-то адской зависти к той женщине на фото с маленькой девочкой на руках. Ведь она была счастлива. Безумно любила. В ее глазах… там было столько радости искренней, настоящей, светящейся. Она целовала ладошки своей дочери, она жалась к своему мужчине всем телом, и он обнимал ее за шею и хохотал, прижимая к себе дочку. И я застыла, и смотрела через хрусталь или через какое-то застывшее пекучее стекло в глазах. Сомнения захлестнули огненной лавой и заставили руку с альбомом задрожать. Женщина, которую унижали и избивали, не могла так улыбаться, как будто она богиня и у ее ног вся Вселенная. Я захлопнула альбом и вздрогнула. Только сейчас я поняла, что не одна. Максим стоял в нескольких шагах от меня. Я покраснела, вскочила с пола, сунула альбом обратно в ящик. Почувствовала себя воровкой. — Извини, пожалуйста. Я ничего не брала. Я… я просто посмотрела, я искала… я… О, боже. Прости. Я повторяла это прости, глядя ему в глаза, а они… они были сейчас какими-то странными. |
