было времени осмыслить удивительный  факт,  с  которым  я  столкнулся:

Яйблочки и их телевизор учили меня, что спонсоры вегетарианцы, к  чему

они всегда призывали и нас, людей.

   Мы с трудом сбросили намокшие фартуки и потянулись к лестнице.

   Каждый шаг давался мне со страшным трудом. Я  помню,  как  мылся  в

душе, чтобы отделаться от зловония. Но как мне удалось  взобраться  на

верхние нары - загадка. И я сразу заснул. Ирка, как она потом сказала,

даже не смогла меня растолкать, когда привезли ужин и раздавали хлеб.

   Я просыпался, представляя себе, что нежусь на  мягкой  подстилке  у

кухонных дверей, и госпожа Яйблочко  мирно  возится  у  плиты,  готовя

завтрак из концентратов для себя и мужа -  спонсорам  наша  пища,  как

правило, непригодна, и они питаются консервами... Вот с этим  чувством

жалости к моей госпоже я проснулся и в то же время почувствовал что-то

неладное - запах! звуки! холод! духота!

   И тут же весь ужас моего положения обрушился на меня, как лавина.

   Я уже не любимец - я раб... я изгой, которому суждено погибнуть  на

бойне, таская туши вонючих гусениц, я скоро умру, и ни одна живая душа

не подумает обо мне... Одиночество, вот самая страшная беда на свете -

как же я не думал об этом раньше? Неужели жизнь  моя  возле  спонсоров

была столь согрета лаской, что я не чувствовал  одиночества?  Чушь!  Я

никогда  их  не  любил,  но  до  встречи  с  соседской  любимицей   не

подозревал, что нуждаюсь в других людях. Основное  качество  домашнего

животного, подумал я сквозь сон,  -  это  естественность  одиночества,

ненужность других... Я сам удивился тому, как красиво складываются мои

мысли - раньше я никогда так не думал.

   - Подвинься, - услышал я шепот. - Разлегся, тоже мне!

   Я не испугался и не удивился - это Ирка лезла  ко  мне  на  верхние

нары.

   - Так и помереть можно от холода, - шептала она.

   Она  притащила  с  собой  на  второй  этаж  старый  мешок,  которым

накрывалась. Вместе с моим мешком у нас получалось настоящее одеяло, а

Иркиной тело было горячим, как грелка, которую я когда-то наполнял для

ног госпожи Яйблочки.

   - Ты только меня не столкни, - сказала Ирка.

   - Нет, я не ворочаюсь, - сказал  я,  прижимаясь  к  ней,  чтобы  не

свалиться с нар.

   Я хотел поговорить с ней, и мне даже мерещилось, что я  говорю,  но

на самом деле я уже спал - согревшийся и оттого почти счастливый.

   Утром загудела сирена - всем вставать!

   Я проснулся от воя сирены и от того, что обитатели  нашего  подвала

начали шевелиться и чертыхаться, а Ирка скользнула вниз на свои  нары,

утащив с собой мешок.  Сразу  стало  холодно,  и  я  после  нескольких

бесплодных попыток  скорчиться  так,  чтобы  сохранить  ночное  тепло,

вынужден был соскочить с нар.

   Ирка уже побежала в коридор и крикнула мне по пути:

   - Скорей, красавчик! Я очередь к параше займу, а ты к умывальнику!

   Она была опять права - хоть я провел всего сутки в  этом  мире,  но

уже понял, что без Ирки я бы пропал.

   Она еще не успела скрыться в дверях,  как  целая  толпа  обитателей

подвала понеслась в сортир и к умывальне.