С таким непреклонным, неподкупным фанатиком, который только повелевает итребует беспрекословного подчинения, невозможно столковаться; любая попытка еговразумить или улестить лишь усиливает в нем жестокость, желчную насмешку инадменность. О каменную стену такого самодовольного упрямства разбиваетсявсякая попытка взаимопонимания. И всегда эти вестники господни – самыенеуживчивые люди на свете; уши их отверсты для божественного глагола, поэтомуони глухи к голосу человечности.

Мария Стюарт и недели не пробыла дома, а зловещее присутствие этого фанатикауже дает себя знать. Еще до того, как принять бразды правления, она не толькодаровала своим подданным свободу вероисповедания – что при терпимости ее натурыне представляло большой жертвы, – но и приняла к сведению закон, запрещающийоткрыто служить мессу в Шотландии, – мучительная уступка приверженцам ДжонаНокса, которому, по его словам, «легче было бы услышать, что в Шотландиивысадилось десятитысячное вражеское войско, чем знать, что где-то служиласьхотя бы одна-единственная месса». Но набожная католичка, племянница Гизов,разумеется, выговорила себе право совершать в своей домашней часовне все обрядыи службы, предписываемые ее религией, и парламент охотно внял этомусправедливому требованию. Тем не менее в первое же воскресенье, когда у неедома, в Холирудской часовне, шли приготовления к службе, разъяренная толпапроникла чуть ли не в самый дворец; у ризничего вырывают из рук освященныесвечи, которые он нес для алтаря, и ломают на куски. Толпа все громче ропщет,раздаются требования изгнать «попа-идолопоклонника», и даже предать его смерти,все явственнее слышны проклятия «сатанинской мессе», еще минута – и дворцоваячасовня будет разнесена в щепы. К счастью, лорд Меррей, хоть он и приверженец«кирки», бросается навстречу толпе и задерживает ее у входа. По окончаниислужбы, прошедшей в великом страхе, он уводит испуганного священника в егокомнату целым и невредимым: несчастье предотвращено, авторитет королевы кое-какудалось спасти. Но веселые празднества в честь ее возвращения, «Joyousities»,как иронически называет их Джон Нокс, сразу же, к величайшему его удовольствию,обриваются: впервые чувствует романтическая королева сопротивлениедействительности в своей стране.

Мария Стюарт не на шутку разгневана, слезами и яростными выкриками дает онаволю своему возмущению. И тут на ее все еще неясный характер снова проливаетсяболее яркий свет. Такая юная, с ранних лет избалованная счастьем, она, всущности, нежная и ласковая натура, покладистая и обходительная; окружающие, отпервых вельмож двора до камеристок и служанок, не могут нахвалиться еепростотой и сердечностью. Своей доступной манерой обращения, без тенинадменности, она покоряет всех, каждого заставляя забыть о своем высоком Сане.Однако за этой сердечностью и приветливостью скрыто горделивое сознаниесобственного избранничества, незаметное до тех пор, пока никто ее не задевает,но прорывающееся со всей страстностью, едва кто-либо осмелится оскорбить ееослушанием или прекословием. Эта необычайная женщина порой умела забыватьличные обиды, но никогда не прощала она ни малейшего посягательства на своикоролевские права.

Ни минуты не станет она терпеть это первое оскорбление. Такую дерзостьдолжно пресечь сразу же, подавить в корне.