Эйлин медленно подняла руку и провела пальцами по шее.

– Никаких язв, – изумленно произнесла она. – Но ведь у меня были пятна... и довольно болезненные...

– Не просто болезненные, – произнес Чаз. – Они уже воспалялись. Однако тебе не удалось превратить их в язвы.

– Почему... – Голос Эйлин все еще был слаб, но в нем отчетливо прозвучало раздражение. – Почему ты так говоришь? Ты думаешь, я нарочно хотела заразиться?

– Нет, но ты верила, что, потеряв свой колдовской иммунитет, ты непременно заболеешь.

Эйлин посмотрела на Чаза. Казалось, ее глаза стали еще больше.

– А я не потеряла?

– Подумай сама. Полежи немного и подумай.

Эйлин замерла. Несколько секунд спустя она протянула руку. Чаз ласково сжал ладонь девушки. Взглянув на Эйлин, он усмехнулся про себя. Какое‑то время они молчали. Холодало. Поскольку Скиталец уже побывал здесь, то не было смысла прибегать к маскировке. Не опуская шторы, Чаз занялся печью. Теперь тишину нарушало только слабое потрескивание горящих поленьев. Неожиданно Эйлин заговорила:

– Значит, это был всего лишь психологический блок... Мне показалось, что я потеряла паранормальные способности, влюбившись в тебя и нарушив запрет, известный любой колдунье. Я знала, что это лишь блок, но мне казалось, я бессильна что‑либо сделать. Однако потом, когда меня выставили из стерильной зоны, мой природный иммунитет все же спас меня от гнили несмотря на то, что дар был заблокирован. Получается какая‑то бессмыслица.

– Ничего подобного, – возразил Чаз. – Недавно я выяснил, что многие абсолютно бессмысленные на первый взгляд вещи на самом деле вовсе не лишены здравого смысла. Инстинкт самосохранения уходит корнями в глубокую древность. Он зародился задолго до всех этих современных хитросплетений, связанных с сознанием и психологическими блоками. И когда ты очутилась снаружи, твой инстинкт самосохранения послал к чертям все эти тонкости. Он решил по‑своему отреагировать на гниль и сохранить тебе жизнь. А теперь сама во всем разбирайся.

Помолчав, Эйлин спросила:

– У тебя найдется свеча? Нужно открытое пламя.

– Есть лампа, – ответил Чаз.

– Ты не мог бы ее зажечь? Можешь оставить там, где она стоит, только зажги.

Чаз поднялся и подошел к столу. На краю стола, там, где он работал – подальше от зоны прямого обстрела, – стояла лампа. Он зажег фитиль. Пламя разогнало унылые тени, залегшие по углам комнаты.

– Подойди ко мне, – попросила Эйлин. Чаз подошел и сел рядом с ней. – Возьми меня снова за руку.

Она вытянула тонкий палец в направлении пламени и тихо проговорила:

Слабое пламя лампы в ночи,

Делайся больше, гори и расти,

Живо картинки нам покажи!

Чаз вместе с Эйлин следил за пламенем, с минуту ничего не происходило. Потом язычок пламени начал удлиняться и постепенно вытянулся до самого потолка. Завороженный, Чаз смотрел, как пламя растет и ширится, превращаясь из желтоватого в голубое.

Казалось, пламя не становится ярче; в углу комнаты происходило что‑то странное и загадочное. Тени задвигались, перетекая друг в друга, меняя формы; знакомые очертания комнаты, несмотря на тусклый дневной свет, начали приобретать фантастическую окраску. Неожиданно вместо пыльного угла комнаты перед Чазом возник чудесный тропический пляж. По сверкающему белому песку, вдоль самой полосы прибоя, бежали двое. Чаз узнал себя и Эйлин.

– Чудеса! – ошеломленно пробормотал он.

– Все это правда, – облегченно вздохнула Эйлин. – Я не утратила свой дар. Ты видел сцену из будущего, дорогой. Значит, все будет хорошо.

И тут Чаз осознал, что барьер, отделявший его от Массы Причера, исчез.