|
А девочка, должно быть, была рада тому, что ее слушали, и, захлебываясь словами, все с большим оживлением болтала, понижая голос: -- Тятька говорит -- это от неурожая все! Второй год не родит у нас земля, замаялись! Теперь от этого такие мужики заводятся -- беда! Кричат на сходках, дерутся. Намедни, когда Васюкова за недоимки продавали, он ка-ак треснет старосту по роже. Вот тебе моя недоимка, говорит... За дверью раздались тяжелые шаги. Упираясь руками в стол, мать поднялась на ноги... Вошел голубоглазый мужик и, не снимая шапку, спросил: -- Где багаж-то? Он легко поднял чемодан, тряхнул им и сказал: -- Пустой! Марька, проводи приезжую ко мне в избу. И ушел, не оглядываясь. -- Здесь ночуете? -- спросила девочка. -- Да! За кружевами я, кружева покупаю... -- У нас не плетут! Это в Тинькове плетут, в Дарьиной, а у нас -- нет! -- объяснила девочка. -- Я туда завтра... Заплатив девочке за чай, она дала ей три копейки и очень обрадовала ее этим. На улице, быстро шлепая босыми ногами по влажной земле, девочка говорила: -- Хотите, я в Дарьину сбегаю, скажу бабам, чтобы сюда несли кружева? Они придут, а вам не надо ехать туда. Двенадцать верст все-таки... -- Не нужно этого, милая! -- ответила мать, шагая рядом с ней. Холодный воздух освежил ее, и в ней медленно зарождалось неясное решение. Смутное, но что-то обещавшее, оно развивалось туго, и женщина, желая ускорить рост его, настойчиво спрашивала себя: "Как быть? Если прямо, на совесть..." Было темно, сыро и холодно. Тускло светились окна изб красноватым неподвижным светом. В тишине дремотно мычал скот, раздавались короткие окрики. Темная, подавленная задумчивость окутала село... -- Сюда! -- сказала девочка. -- Плохую ночевку выбрала вы, -- беден больно мужик... Она нащупала дверь, отворила ее, бойко крикнула в избу: -- Тетка Татьяна! И убежала. Из темноты долетел ее голос: -- Прощайте!.. XVII Мать остановилась у порога и, прикрыв глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но чистая, -- это сразу бросалось в глаза. Из-за печки выглянула молодая женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу на столе горела лампа. Хозяин избы сидел за столом, постукивая пальцем по его краю, и пристально смотрел в глаза матери. -- Проходите! -- не вдруг сказал он. -- Татьяна, ступай-ка, позови Петра, живее! Женщина быстро ушла, не взглянув на гостью. Сидя на лавке против хозяина, мать осматривалась, -- ее чемодана не было видно. Томительная тишина наполняла избу, только огонь в лампе чуть слышно потрескивал. Лицо мужика, озабоченное, нахмуренное, неопределенно качалось в глазах матери, вызывая в ней унылую досаду. -- А где мой чемодан? -- вдруг и неожиданно для самой себя громко спросила она. |
