А девочка, должно быть,
была рада тому, что ее слушали, и, захлебываясь словами, все с большим оживлением болтала, понижая голос:
-- Тятька говорит -- это от неурожая все! Второй год не родит у нас земля, замаялись! Теперь от этого такие мужики заводятся -- беда!
Кричат на сходках, дерутся. Намедни, когда Васюкова за недоимки продавали, он ка-ак треснет старосту по роже. Вот тебе моя недоимка, говорит...
За дверью раздались тяжелые шаги. Упираясь руками в стол, мать поднялась на ноги...
Вошел голубоглазый мужик и, не снимая шапку, спросил:
-- Где багаж-то?
Он легко поднял чемодан, тряхнул им и сказал:
-- Пустой! Марька, проводи приезжую ко мне в избу.
И ушел, не оглядываясь.
-- Здесь ночуете? -- спросила девочка.
-- Да! За кружевами я, кружева покупаю... -- У нас не плетут! Это в Тинькове плетут, в Дарьиной, а у нас -- нет! -- объяснила девочка.
-- Я туда завтра...
Заплатив девочке за чай, она дала ей три копейки и очень обрадовала ее этим. На улице, быстро шлепая босыми ногами по влажной земле,
девочка говорила:
-- Хотите, я в Дарьину сбегаю, скажу бабам, чтобы сюда несли кружева? Они придут, а вам не надо ехать туда. Двенадцать верст все-таки...
-- Не нужно этого, милая! -- ответила мать, шагая рядом с ней. Холодный воздух освежил ее, и в ней медленно зарождалось неясное решение.
Смутное, но что-то обещавшее, оно развивалось туго, и женщина, желая ускорить рост его, настойчиво спрашивала себя:
"Как быть? Если прямо, на совесть..."
Было темно, сыро и холодно. Тускло светились окна изб красноватым неподвижным светом. В тишине дремотно мычал скот, раздавались короткие
окрики. Темная, подавленная задумчивость окутала село...
-- Сюда! -- сказала девочка. -- Плохую ночевку выбрала вы, -- беден больно мужик...
Она нащупала дверь, отворила ее, бойко крикнула в избу:
-- Тетка Татьяна!
И убежала. Из темноты долетел ее голос:
-- Прощайте!..
XVII
Мать остановилась у порога и, прикрыв глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но чистая, -- это сразу бросалось в глаза.
Из-за печки выглянула молодая женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу на столе горела лампа.
Хозяин избы сидел за столом, постукивая пальцем по его краю, и пристально смотрел в глаза матери.
-- Проходите! -- не вдруг сказал он. -- Татьяна, ступай-ка, позови Петра, живее!
Женщина быстро ушла, не взглянув на гостью. Сидя на лавке против хозяина, мать осматривалась, -- ее чемодана не было видно. Томительная
тишина наполняла избу, только огонь в лампе чуть слышно потрескивал. Лицо мужика, озабоченное, нахмуренное, неопределенно качалось в глазах
матери, вызывая в ней унылую досаду.
-- А где мой чемодан? -- вдруг и неожиданно для самой себя громко спросила она. |