|
-- Какой толк в этой работе? Впроголодь живешь изо дня в день все равно. Дети родятся -- поглядеть за ними время нет, -- из-за работы, которая хлеба не дает. Она подошла к матери, села рядом с нею, говоря настойчиво, без жалобы и грусти... -- У меня -- двое было. Один, двухлетний, сварился кипятком, другого -- не доносила, мертвый родился, -- из-за работы этой треклятой! Радость мне? Я говорю -- напрасно мужики женятся, только вяжут себе руки, жили бы свободно, добивались бы нужного порядка, вышли бы за правду прямо, как тот человек! Верно говорю, матушка?.. -- Верно! -- сказала мать. -- Верно, милая, -- иначе не одолеешь жизни... -- У вас муженек-то есть? -- Помер. Сын у меня... -- А он где, с вами живет? -- В тюрьме сидит! -- ответила мать. И почувствовала, что эти слова, вместе с привычной грустью, всегда вызываемой ими, налили грудь ее спокойной гордостью. -- Второй раз сажают -- все за то, что он понял божью правду и открыто сеял ее... Молодой он, красавец, умный! Газету -- он придумал, и Михаила Ивановича он на путь поставил, -- хоть и вдвое старше его Михайло-то! Теперь вот -- судить будут за это сына моего и -- засудят, а он уйдет из Сибири и снова будет делать свое дело... Она говорила, а гордое чувство все росло в груди у нее и, создавая образ героя, требовало слов себе, стискивало горло. Ей необходимо было уравновесить чем-либо ярким и разумным то мрачное, что она видела в этот день и что давило ей голову бессмысленным ужасом, бесстыдной жестокостью. Бессознательно подчиняясь этому требованию здоровой души, она собирала все, что видела светлого и чистого, в один огонь, ослеплявший ее своим чистым горением... -- Уже их много родилось, таких людей, все больше рождается, и все они, до конца своего, будут стоять за свободу для людей, за правду... Она забыла осторожность и хотя не называла имен, но рассказывала все, что ей было известно о тайной работе для освобождения народа из цепей жадности. Рисуя образы, дорогие ее сердцу, она влагала в свои слова всю силу, все обилие любви, так поздно разбуженной в ее груди тревожными толчками жизни, и сама с горячей радостью любовалась людьми, которые вставали в памяти, освещенные и украшенные ее чувством. -- Работа идет общая по всей земле, во всех городах, силе хороших людей -- нет ни меры, ни счета, все растет она, и будет расти до победного нашего часа... Голос ее лился ровно, слова она находила легко и быстро низала их, как разноцветный бисер, на крепкую нить своего желания очистить сердце от крови и грязи этого дня. Она видела, что мужики точно вросли там, где застала их речь ее, не шевелятся, смотрят в лицо ей серьезно, слышала прерывистое дыхание женщины, сидевшей рядом с ней, и все это увеличивало силу ее веры в то, что она говорила и обещала людям... -- Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, -- все, весь народ должен идти встречу людям, которые за него в тюрьмах погибают, на смертные муки идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут -- трудный путь -- и насильно никого не поведут за собой, но как встанешь рядом с ними -- не уйдешь от них никогда, видишь -- правильно все, эта дорога, а -- не другая! Ей приятно было осуществлять давнее желание свое -- вот, она сама говорила людям о правде! -- С такими людьми можно идти народу, они на малом не помирятся, не остановятся, пока не одолеют все обманы, всю злобу и жадность, они не сложат рук, покуда весь народ не сольется в одну душу, пока он в один голос не скажет -- я владыка, я сам построю законы, для всех равные!. |
