|
." Вот оно куда пошло, мамаша! Конечно, Спивакина зацапали и в острог, а слово -- осталось, и даже мальчишки малые знают его, -- оно кричит, живет! Он не ел, а все говорил быстрым шепотком, бойко поблескивая темными плутоватыми глазами и щедро высыпая перед матерью, точно медную монету из кошеля, бесчисленные наблюдения над жизнью деревни. Раза два Степан говорил ему: -- Ты бы поел... Петр хватал кусок хлеба, ложку и снова заливался рассказами, точно щегленок песней. Наконец после ужина он, вскочив на ноги, заявил: -- Ну, мне пора домой!.. Встал перед матерью и, кивая головой, тряс ее руку, говоря: -- Прощайте, мамаша! Может, никогда и не увидимся! Должен вам сказать, что все это очень хорошо! Встретить вас и речи ваши -- очень хорошо! В чемоданчике у вас, кроме печатного, еще что-нибудь есть? Платок шерстяной? Чудесно -- шерстяной платок, Степан, помни! Сейчас он принесет вам чемоданчик! Идем, Степан! Прощайте! Всего хорошего!.. Когда они ушли, стало слышно, как шуршат тараканы, ветер возится по крыше и стучит заслонкой трубы, мелкий дождь монотонно бьется в окно. Татьяна приготовляла постель для матери, стаскивая с печи и с полатей одежду и укладывая ее на лавке. -- Живой человек! -- заметила мать. Хозяйка, взглянув на нее исподлобья, ответила: -- Звенит, звенит, а -- недалеко слышно. -- А как муж ваш? -- спросила мать. -- Ничего. Хороший мужик, не пьет, живем дружно, ничего! Только характера слабого... Она выпрямилась и, помолчав, спросила: -- Ведь теперь что надо, -- бунтовать надо народу? Конечно! Об этом все думают, только каждый в особицу, про себя. А нужно, чтобы вслух заговорили... и сначала должен кто-нибудь один решиться... Она села на лавку и вдруг спросила: -- Говорите -- и молодые барышни занимаются этим, ходят по рабочим, читают, -- не брезгуют, не боятся? И, внимательно выслушав ответ матери, глубоко вздохнула. Потом, спустя веки и наклонив голову, снова заговорила: -- В одной книжке прочитала я слова -- бесмысленная жизнь. Это я очень поняла, сразу! Знаю я такую жизнь -- мысли есть, а не связаны и бродят, как овцы без пастуха, -- нечем, некому их собрать... Это и есть -- бесмысленная жизнь. Бежала бы я от нее да и не оглянулась, -- такая тоска, когда что-нибудь понимаешь! Мать видела эту тоску в сухом блеске зеленых глаз женщины, на ее худом лице, слышала в голосе. Ей захотелось утешить ее, приласкать. -- Вы-то, милая, понимаете, что делать... Татьяна тихо перебила ее: -- Уметь надо. Готово вам, ложитесь! Отошла к печке и молча встала там, прямая, сурово сосредоточенная. Мать, не раздеваясь, легла, почувствовала ноющую усталость в костях и тихо застонала. Татьяна погасила лампу, и, когда избу тесно наполнила тьма, раздался ее низкий ровный голос. Он звучал так, точно стирал что-то с плоского лица душной тьмы. -- Не молитесь вы. |
