|
Он звучал так, точно стирал что-то с плоского лица душной тьмы. -- Не молитесь вы. Я тоже думаю, что нет бога. И чудес нет. Мать беспокойно повернулась на лавке, -- прямо на нее в окно смотрела бездонная тьма, и в тишину настойчиво вползал едва слышный шорох, шелест. Она заговорила почти шепотом и боязливо: -- Насчет бога -- не знаю я, а во Христа верю... И словам его верю -- возлюби ближнего, яко себя, -- в это верю!.. Татьяна молчала. В темноте мать видела слабый контур ее прямой фигуры, серой на ночном фоне печи. Она стояла неподвижно. Мать в тоске закрыла глаза. Вдруг раздался холодный голос: -- Смерти деток моих не могу я простить ни богу, ни людям, -- никогда!.. Ниловна беспокойно привстала, сердцем поняв силу боли, вызвавшей эти слова. -- Вы молодая, еще будут детки, -- ласково сказала она. Шепотом и не сразу женщина ответила: -- Нет! Испорчена я, доктор говорит, -- никогда не рожу больше... Мышь пробежала по полу. Что-то сухо и громко треснуло, разорвав неподвижность тишины невидимой молнией звука. И снова стали ясно слышны шорохи и шелесты осеннего дождя на соломе крыши, они шарили по ней, как чьи-то испуганные тонкие пальцы. И уныло падали на землю капли воды, отмечая медленный ход осенней ночи... Сквозь тяжелую дрему мать услыхала глухие шаги на улице, в сенях. Осторожно отворилась дверь, раздался тихий оклик: Татьяна, легла, что ли? Нет. -- А она спит? -- Видно, спит. Вспыхнул огонь, задрожал и утонул во тьме. Мужик подошел к постели матери, поправил тулуп, окутав ее ноги. Эта ласка мягко тронула мать своей простотой, и, снова закрыв глаза, она улыбнулась. Степан молча разделся, влез на полати. Стало тихо. Чутко вслушиваясь в ленивые колебания дремотной тишины, мать неподвижно лежала, а перед нею во тьме качалось облитое кровью лицо Рыбина... На полатях раздался сухой шепот. -- Видишь, какие люди берутся за это? Пожилые уж, испили горя досыта, работали, отдыхать бы им пора, а они -- вот! Ты же молодой, разумный, -- эх, Степа... Влажный и густой голос мужика ответил: -- За такое дело, не подумав, нельзя взяться... -- Слышала я это... Звуки оборвались и возникли снова -- загудел голос Степана: -- Надо так -- сначала поговорить с мужиками отдельно, -- вот Маков, Алеша -- бойкий, грамотный и начальством обижен. Шорин, Сергей -- тоже разумный мужик. Князев -- человек честный, смелый. Пока что будет! Надо поглядеть на людей, про которых она говорила. Я вот возьму топор да махну в город, будто дрова колоть, на заработки, мол, пошел. Тут надо осторожно. Она верно говорит: цена человеку -- дело его. Вот как мужик-то этот. Его хоть перед богом ставь, он не сдаст... врылся. А Никитка-то, а? Засовестился, -- чудеса! -- При вас бьют человека, а вы -- рты разинули... -- Ты -- погоди! Ты скажи -- слава богу, что мы сами его не били, человека-то, -- вот что! Он шептал долго, то понижая голос так, что мать едва слышала его слова, то сразу начинал гудеть сильно и густо. |
