Он ухмыльнулся, сконфуженный.
-- Ну вот -- дитя!
Заговорил Николай, разглядывая парня добродушно прищуренными глазами:
-- Вы не пойдете туда...
-- А -- что? Куда же я? -- беспокойно спросил Игнат.
-- Вместо вас пойдет другой, а вы ему подробно расскажете, что надо делать и как -- хорошо?
-- Ладно! -- сказал Игнат, не вдруг и неохотно.
-- А вам мы достанем хороший паспорт и устроим вас лесником.
Парень быстро вскинул голову и спросил, обеспокоенный:
-- А ежели мужики за дровами приедут или там... вообще, -- как же я? Вязать? Это -- не подойдет мне...
Мать засмеялась и Николай тоже, это снова смутило и огорчило парня.
-- Не беспокойтесь! -- утешил его Николай. -- Не придется вам вязать мужиков, -- уж поверьте!..
-- Ну то-то! -- молвил Игнат и успокоился, весело улыбаясь. -- Мне бы вот на фабрику, там, говорят, ребята довольно умные...
Мать поднялась из-за стола и, задумчиво глядя в окна, проговорила:
-- Эх, жизнь! Пять раз в день насмеешься, пять наплачешься! Ну, кончил, Игнатий? Иди спать...
-- Да я не хочу...
-- Иди, иди...
-- Строго у вас! Ну, иду... Спасибо за чай-сахар, за
ласку...
Ложась на постель матери, он бормотал, почесывая голову:
-- Теперь ото всего дегтем будет вонять у вас... эх! Напрасно все это... Спать мне не хочется... Как он насчет середины-то хватил...
Черти...
И, вдруг громко всхрапнув, он заснул, высоко подняв брови и полуоткрыв рот.
XXI
Вечером он сидел в маленькой комнатке подвального этажа на стуле против Весовщикова и пониженным тоном, наморщив брови, говорил ему:
-- В среднее окошко четыре раза...
-- Четыре? -- озабоченно повторил Николай.
-- Сначала -- три, вот так!
И ударил согнутым пальцем по столу, считая:
-- Раз, два три. Потом, обождав, еще раз.
-- Понимаю.
-- Отопрет рыжий мужик, спросит -- за повитухой? Вы скажете -- да, от заводчика! Больше ничего, уж он поймет!
Они сидели, наклонясь друг к другу головами, оба плотные, твердые, и, сдерживая голоса, разговаривали, а мать, сложив руки на груди,
стояла у стола, разглядывая их. Все эти тайные стуки, условные вопросы и ответы заставляли ее внутренне улыбаться, она думала: "Дети еще..."
На стене горела лампа, освещая на полу измятые ведра, обрезки кровельного железа. Запах ржавчины, масляной краски и сырости наполнял
комнату.
Игнат был одет в толстое осеннее пальто из мохнатой материи, и оно ему нравилось, мать видела, как любовно гладил он ладонью рукав, как
осматривал себя, тяжело ворочая крепкой шеей. |