|
.. -- Вот, спроси его! -- воскликнул Николай. -- Меня? О чем? -- О побеге... -- А-а! -- сказал хозяин, вытирая усы черными пальцами. -- Вот, Яков Васильевич, не верит она, что это просто. -- Мм, -- не верит? Значит -- не хочет. А мы с тобой хотим, ну и -- верим! -- спокойно сказал хозяин и, вдруг перегнувшись пополам, начал глухо кашлять. Откашлялся, растирая грудь, долго стоял среди комнаты, сопя и разглядывая мать вытаращенными глазами. -- Решать это Паше и товарищам, -- сказала Ниловна. Николай задумчиво опустил голову. -- Это кто -- Паша? -- спросил хозяин, садясь. -- Сын мой. -- Как фамилия? -- Власов. Он кивнул головой, достал кисет, вынул трубку и, набивая ее табаком, отрывисто говорил: -- Слышал. Мой племяш знает его. Он тоже в тюрьме, племяш -- Евченко, слыхали? А моя фамилия -- Гобун. Вот скоро всех молодых в тюрьму запрут, то-то нам, старикам, раздолье будет! Жандармский мне обещает племянника-то даже в Сибирь заслать. Зашлет, собака! Закурив, он обратился к Николаю, часто поплевывая на пол. -- Так не хочет? Ее дело. Человек свободен, устал сидеть -- иди, устал идти -- сиди. Ограбили -- молчи, бьют -- терпи, убили -- лежи. Это известно. А я Савку вытащу. Вытащу. Его короткие, лающие фразы возбуждали у матери недоумение, а последние слова вызвали зависть. Идя по улице встречу холодному ветру и дождю, она думала о Николае: "Какой стал, -- поди-ка ты!" И, вспоминая Гобуна, почти молитвенно размышляла: "Видно, не одна я заново живу!.." А вслед за этим в сердце ее выросла дума о сыне: "Кабы он согласился!" XXII В воскресенье, прощаясь с Павлом в канцелярии тюрьмы, она ощутила в своей руке маленький бумажный шарик. Вздрогнув, точно он ожег ей кожу ладони, она взглянула в лицо сына, прося и спрашивая, но не нашла ответа. Голубые глаза Павла улыбались обычной, знакомой ей улыбкой, спокойной и твердой. -- Прощай! -- сказала она, вздыхая. Сын снова протянул ей руку, и что-то ласковое дрогнуло в его лице. -- Прощай, мать! Она ждала, не выпуская руки. -- Не беспокойся, не сердись! -- проговорил он. Эти слова и упрямая складка на лбу ответили ей. -- Ну, что ты? -- бормотала она, опустив голову. -- Чего там... И торопливо ушла, не взглянув на него, чтобы не выдать своего чувства слезами на глазах и дрожью губ. Дорогой ей казалось, что кости руки, в которой она крепко сжала ответ сына, ноют и вся рука отяжелела, точно от удара по плечу. Дома, сунув записку в руку Николая, она встала перед ним и, ожидая, когда он расправит туго скатанную бумажку, снова ощутила трепет надежды. Но Николай сказал: -- Конечно! Вот что он пишет: "Мы не уйдем, товарищи, не можем. |
