|
.. -- Ну, на что я им? -- сказала мать. Николай, помахивая кистью руки перед глазами, уверенно сказал: -- У меня есть нюх. К тому же вы могли бы помочь Людмиле, а? Идите-ка подальше от греха... Возможность принять участие в печатании речи сына была приятна ей, она ответила: -- Коли так -- я уйду. И, неожиданно для себя самой, сказала уверенно, но негромко: -- Теперь я ничего не боюсь, -- слава тебе, Христе! -- Чудесно! -- воскликнул Николай, не глядя на нее. -- Вот что -- вы мне скажите, где чемодан мой и мое белье, а то вы забрали все в свои хищнические руки, и я совершенно лишен возможности свободно распоряжаться личной собственностью. Саша молча жгла в печке обрывки бумаг и, когда они сгорали, тщательно мешала пепел с золой. -- Вы, Саша, уходите! -- сказал Николай, протянув ей руку. -- До свиданья! Не забывайте книгами, если явится что-нибудь интересное. Ну, до свиданья, дорогой товарищ! Будьте осторожнее... -- Вы рассчитываете надолго? -- спросила Саша. -- А черт их знает! Вероятно, за мной кое-что есть. Ниловна, идите вместе, а? За двоими труднее следить, -- хорошо? -- Иду! -- ответила мать. -- Сейчас оденусь... Она внимательно следила за Николаем, но, кроме озабоченности, заслонившей обычное, доброе и мягкое выражение лица, не замечала ничего. Ни лишней суетливости движений, никакого признака волнения не видела она в этом человеке, дорогом ей более других. Ко всем одинаково внимательный, со всеми ласковый и ровный, всегда спокойно одинокий, он для всех оставался таким же, как и прежде, живущим тайною жизнью внутри себя и где-то впереди людей. Но она знала, что он подошел к ней ближе всех, и любила его осторожной и как бы в самое себя не верящей любовью. Теперь ей было нестерпимо жаль его, но она сдерживала свое чувство, зная, что, если покажет его, Николай растеряется, сконфузится и станет, как всегда, смешным немного, -- ей не хотелось видеть его таким. Она снова вошла в комнату, он, пожимая руку Саши, говорил: -- Чудесно! Это, я уверен, очень хорошо для него и для вас. Немножко личного счастья -- это не вредно. Вы готовы, Ниловна? Он подошел к ней, улыбаясь и поправляя очки. -- Ну, до свиданья, я хочу думать -- месяца на три, на четыре, на полгода, наконец! Полгода -- это очень много жизни... Берегите себя, пожалуйста, а? Давайте обнимемся... Худой и тонкий, он охватил ее шею своими крепкими руками, взглянул в ее глаза и засмеялся, говоря: -- Я, кажется, влюбился в вас, -- все обнимаюсь! Она молчала, целуя его лоб и щеки, а руки у нее тряслись. Чтобы он не заметил этого, она разжала их. -- Смотрите, завтра -- осторожнее! Вы вот что, пошлите утром мальчика -- там у Людмилы есть такой мальчуган, -- пускай он посмотрит. Ну, до свиданья, товарищи! Все хорошо!.. На улице Саша тихонько сказала матери: -- Вот так же просто он пойдет на смерть, если будет нужно, и так же, вероятно, немножко заторопится. |
