|
-- Я? -- Щеки его вспыхнули румянцем, и, смущенно улыбаясь, он сказал: -- Да-а, черт... Надо Павлу сказать. Я сейчас пошлю к нему! Вы идите, -- ничего! Ведь бить не будут? Возвратясь домой, она собрала все книжки и, прижав их к груди, долго ходила по дому, заглядывая в печь, под печку, даже в кадку с водой. Ей казалось, что Павел сейчас же бросит работу и придет домой, а он не шел. Наконец, усталая, она села в кухне на лавку, подложив под себя книги, и так, боясь встать, просидела до поры, пока не пришли с фабрики Павел в хохол. -- Знаете? -- воскликнула она, не вставая. -- Знаем! -- улыбаясь, сказал Павел. -- Боишься? -- Так боюсь, так боюсь!.. -- Не надо бояться! -- сказал хохол. -- Это -- ничему не помогает. -- Даже самовар не поставила! -- заметил Павел. Мать встала и, указывая на книжки, виновато объяснила: -- Да я вот все с ними... Сын и хохол засмеялись, это ободрило ее. Павел отобрал несколько книг и понес их прятать на двор, а хохол, ставя самовар, говорил: -- Совсем ничего нет страшного, ненько, только стыдно за людей, что они пустяками занимаются. Придут взрослые мужчины с саблями на боку, со шпорами на сапогах и роются везде. Под кровать заглянут и под печку, погреб есть -- в погреб полезут, на чердак сходят. Там им на рожи паутина садится, они фыркают. Скучно им, стыдно, оттого они делают вид, будто очень злые люди и сердятся на вас. Поганая работа, они же понимают! Один раз порыли у меня все, сконфузились и ушли просто, а другой раз захватили и меня с собой. Посадили в тюрьму, месяца четыре сидел я. Сидишь- сидишь, позовут к себе, проведут по улице с солдатами, спросят что-нибудь. Народ они неумный, говорят несуразное такое, поговорят -- опять велят солдатам в тюрьму отвести. Так и водят туда и сюда, -- надо же им жалованье свое оправдать! А потом выпустят на волю, -- вот и все! -- Как вы всегда говорите, Андрюша! -- воскликнула мать. Стоя на коленях около самовара, он усердно дул в трубу, но тут поднял свое лицо, красное от напряжения, и, обеими руками расправляя усы, спросил: -- А как говорю? -- Да будто вас никто никогда не обижал... Он встал и, тряхнув головой, заговорил улыбаясь: -- Разве же есть где на земле необиженная душа? Меня столько обижали, что я уже устал обижаться. Что поделаешь, если люди не могут иначе? Обиды мешают дело делать, останавливаться около них -- даром время терять. Такая жизнь! Я прежде, бывало, сердился на людей, а подумал, вижу -- не стоит. Всякий боится, как бы сосед не ударил, ну и старается поскорее сам в ухо дать. Такая жизнь, ненько моя! Речь его лилась спокойно и отталкивала куда-то в сторону тревогу ожидания обыска, выпуклые глаза светло улыбались, и весь он, хотя и нескладный, был такой гибкий. Мать вздохнула и тепло пожелала ему: -- Дал бы вам бог счастья, Андрюша! Хохол широко шагнул к самовару, снова сел на корточки перед ним и тихо пробормотал: -- Дадут счастья -- не откажусь, просить -- не стану! Вошел Павел со двора, уверенно сказал: -- Не найдут! -- и стал умываться. |
