|
Потом, крепко и тщательно вытирая руки, заговорил: -- Если вы, мамаша, покажете им, что испугались, они подумают: значит, в этом доме что-то есть, коли она так дрожит. Вы ведь понимаете -- дурного мы не хотим, на нашей стороне правда, и всю жизнь мы будем работать для нее -- вот вся наша вина! Чего же бояться? Я, Паша, скреплюсь, -- пообещала она. И вслед за тем у нее тоскливо вырвалось: Уж скорее бы приходили они! А они не пришли в эту ночь, и наутро, предупреждая возможность шуток над ее страхом, мать первая стала шутить над собой: -- Прежде страха испугалась! X Они явились почти через месяц после тревожной ночи. У Павла сидел Николай Весовщиков, и, втроем с Андреем, они говорили о своей газете. Было поздно, около полуночи. Мать уже легла и, засыпая, сквозь дрему слышала озабоченные, тихие голоса. Вот Андрей, осторожно шагая, прошел через кухню, тихо притворил за собой дверь. В сенях загремело железное ведро. И вдруг дверь широко распахнулась -- хохол шагнул в кухню, громко шепнув: -- Шпоры звенят! Мать вскочила с постели, дрожащими руками хватая платье, но в двери из комнаты явился Павел и спокойно сказал: -- Вы лежите, -- вам нездоровится! В сенях был слышен осторожный шорох. Павел подошел к двери и, толкнув ее рукой, спросил: -- Кто там? В дверь странно быстро ввернулась высокая серая фигура, за ней другая, двое жандармов оттеснили Павла, встали по бокам у него, и прозвучал высокий, насмешливый голос: -- Не те, кого Вы ждали, а? Это сказал высокий, тонкий офицер с черными редкими усами. У постели матери появился слободский полицейский Федякин и, приложив одну руку к фуражке, а другою указывая в лицо матери, сказал, сделав страшные глаза: -- Вот это мать его, ваше благородие! -- И, махнув рукой на Павла, прибавил: -- А это -- он самый! -- Павел Власов? -- спросил офицер, прищурив глаза, и, когда Павел молча кивнул головой, он заявил, крутя ус: -- Я должен произвести обыск у тебя. Старуха, встань! Там -- кто? -- спросил он, заглядывая в комнату, и порывисто шагнул к двери. -- Ваши фамилии? -- раздался его голос. Из сеней вышли двое понятых -- старый литейщик Тверяков и его постоялец, кочегар Рыбин, солидный черный мужик. Он густо и громко сказал: -- Здравствуй, Ниловна! Она одевалась и, чтобы придать себе бодрости, тихонько говорила: -- Что уж это! Приходят ночью, -- люди спать легли, а они приходят!.. В комнате было тесно и почему-то сильно пахло ваксой. Двое жандармов и слободский пристав Рыскин, громко топая ногами, снимали с полки книги и складывали их на стол перед офицером. Другие двое стучали кулаками по стенам, заглядывали под стулья, один неуклюже лез на печь. Хохол и Весовщиков, тесно прижавшись друг к другу, стояли в углу. Рябое лицо Николая покрылось красными пятнами, его маленькие серые глаза не отрываясь смотрели на офицера. |
