|
-- Марш! -- скомандовал он. -- До свиданья, Андрей, до свиданья, Николай! -- тепло и тихо говорил Павел, пожимая товарищам руки. -- Вот именно -- до свиданья! -- усмехаясь, повторил офицер. Весовщиков тяжело сопел. Его толстая шея налилась кровью, глаза сверкали жесткой злобой. Хохол блестел улыбками, кивал головой и что-то говорил матери, она крестила его и тоже говорила: -- Бог видит правых... Наконец толпа людей в серых шинелях вывалилась в сени и, прозвенев шпорами, исчезла. Последним вышел Рыбин, он окинул Павла внимательным взглядом темных глаз, задумчиво сказал: -- Н-ну, прощайте! И, покашливая в бороду, неторопливо вышел в сени. Заложив руки за спину, Павел медленно ходил по комнате, перешагивая через книги и белье, валявшееся па полу, говорил угрюмо: -- Видишь, -- как это делается?.. Недоуменно рассматривая развороченную комнату, мать тоскливо прошептала: -- Зачем Николай грубил ему?.. -- Испугался, должно быть, -- тихо сказал Павел. -- Пришли, схватили, увели, -- бормотала мать, разводя руками. Сын остался дона, сердце ее стало биться спокойнее, а мысль стояла неподвижно перед фактом и не могла обнять его. -- Насмехается этот желтый, грозит... -- Хорошо, мать! -- вдруг решительно сказал Павел. -- Давай, уберем все это... Он сказал ей "мать" и "ты", как говорил только тогда, когда вставал ближе к ней. Она подвинулась к нему, заглянула в его лицо и тихонько спросила: -- Обидели тебя? -- Да! -- ответил он. -- Это тяжело! Лучше бы с ними... Ей показалось, что у него на глазах слезы, и, желая утешить, смутно чувствуя его боль, она, вздохнув, сказала: -- Погоди, возьмут и тебя!.. -- Возьмут! -- отозвался он. Помолчав, мать грустно заметила: -- Экий ты, Паша, суровый! Хоть бы ты когда-нибудь утешил меня! А то -- я скажу страшно, а ты еще страшнее. Он взглянул на нее, подошел и тихо проговорил: -- Не умею я, мама! Надо тебе привыкнуть к этому. Она вздохнула и, помолчав, заговорила, сдерживая дрожь страха: -- А может, они пытают людей? Рвут тело, ломают косточки? Как подумаю я об этом, Паша, милый, страшно!.. -- Они душу ломают... Это больнее -- когда душу грязными руками... XI На другой день стало известно, что арестованы Букин, Самойлов, Сомов и еще пятеро. Вечером забегал Федя Мазин -- у него тоже был обыск, и, довольный этим, он чувствовал себя героем. -- Боялся, Федя? -- спросила мать. Он побледнел, лицо его заострилось, ноздри дрогнули. -- Боялся, что ударит офицер! Он -- чернобородый, толстый, пальцы у него в шерсти, а на носу -- черные очки, точно -- безглазый. |
