|
Хохол и Весовщиков, тесно прижавшись друг к другу, стояли в углу. Рябое лицо Николая покрылось красными пятнами, его маленькие серые глаза не отрываясь смотрели на офицера. Хохол крутил усы, и, когда мать вошла в комнату, он, усмехнувшись, ласково кивнул ей головой. Стараясь подавить свой страх, она двигалась не боком, как всегда, а прямо, грудью вперед, -- это придавало ее фигуре смешную и напыщенную важность. Она громко топала ногами, а брови у нее дрожали... Офицер быстро хватал книги тонкими пальцами белой руки, перелистывал их, встряхивал и ловким движением кисти отбрасывал в сторону. Порою книга мягко шлепалась на пол. Все молчали, было слышно тяжелое сопение вспотевших жандармов, звякали шпоры, иногда раздавался негромкий вопрос: -- Здесь смотрел? Мать встала рядом с Павлом у стены, сложила руки па груди, как это сделал он, и тоже смотрела на офицера. У нее вздрагивало под коленями и глаза застилал сухой туман. Вдруг среди молчания раздался режущий ухо голос Николая: -- А зачем это нужно -- бросать книги на пол? Мать вздрогнула. Тверяков качнул головой, точно его толкнули в затылок, а Рыбин крякнул и внимательно посмотрел на Николая. Офицер прищурил глаза и воткнул их на секунду в рябое неподвижное лицо. Пальцы его еще быстрее стали перебрасывать страницы книг. Порою он так широко открывал свои большие серые глаза, как будто ему было невыносимо больно и он готов крикнуть громким криком бессильной злобы на эту боль. -- Солдат! -- снова сказал Весовщиков. -- Подними книги... Все жандармы обернулись к нему, потом посмотрели на офицера. Он снова поднял голову и, окинув широкую фигуру Николая испытующим взглядом, протянул в нос: -- Н-но... поднимите... Один жандарм нагнулся и, искоса глядя на Весовщикова, стал подбирать с пола растрепанные книги... -- Молчать бы Николаю-то! -- тихо шепнула мать Павлу. Он пожал плечами. Хохол опустил голову. -- Кто это читает Библию? -- Я! -- сказал Павел. -- А чьи все эти книги? -- Мои! -- ответил Павел. -- Так! -- сказал офицер, откидываясь на спинку стула. Хрустнул пальцами тонких рук, вытянул под столом ноги, поправил усы и спросил Николая: -- Это ты -- Андрей Находка? -- Я! -- ответил Николай, подвигаясь вперед. Хохол вытянул руку, взял его за плечо и отодвинул назад. -- Он ошибся! Я -- Андрей!.. Офицер, подняв руку и грозя Весовщикову маленьким пальцем, сказал: -- Смотри ты у меня! Он начал рыться в своих бумагах. С улицы в окно бездушными глазами смотрела светлая, лунная ночь. Кто-то медленно ходил за окном, скрипел снег. -- Ты, Находка, привлекался уже к дознанию по политическим преступлениям? -- спросил офицер. -- В Ростове привлекался и в Саратове... Только там жандармы говорили мне -- "вы"... Офицер мигнул правым глазом, потер его и, оскалив мелкие зубы, заговорил: -- А не известно ли вам, Находка, именно вам, -- кто те мерзавцы, которые разбрасывают на фабрике преступные воззвания, а? Хохол покачнулся на ногах и, широко улыбаясь, хотел что-то сказать, но -- вновь прозвучал раздражающий голос Николая: -- Мы мерзавцев первый раз видим. |
