|
Одевшись, она вошла в комнату и бодро улыбнулась гостю. -- Наверно, долго держать не будут, если так много забрали... -- Правильно! -- сказал Егор Иванович. -- А если мы ухитримся испортить им эту обедню, так они и совсем в дураках останутся. Дело стоит так: если мы теперь перестанем доставлять на фабрику наши книжечки, жандармишки уцепятся за это грустное явление и обратят его против Павла со товарищи, иже с ним ввергнуты в узилище... -- Как же это? -- тревожно крикнула мать. -- А очень просто! -- мягко сказал Егор Иванович. -- Иногда и жандармы рассуждают правильно. Вы подумайте: был Павел -- были книжки и бумажки, нет Павла -- нет ни книжек, ни бумажек! Значит, это он сеял книжечки, ага-а? Ну, и начнут они есть всех, -- жандармы любят так окорнать человека, чтобы от него остались одни пустяки! -- Я понимаю, понимаю! -- тоскливо сказала мать. -- Ах, господи! Как же теперь? Из кухни раздался голос Самойлова: -- Всех почти выловили, -- черт их возьми!.. Теперь нам нужно дело продолжать по-прежнему, не только для дела, -- а и для спасения товарищей. -- А -- работать некому! -- добавил Егор, усмехаясь, -- Литература у нас есть превосходного качества, -- сам делал!.. А как ее на фабрику внести -- сие неизвестно! -- Стали обыскивать всех в воротах! -- сказал Самойлов. Мать чувствовала, что от нее чего-то хотят, ждут, и торопливо спрашивала: -- Ну, так что же? Как же? Самойлов встал в дверях и сказал: -- Вы, Пелагея Ниловна, знакомы с торговкой Корсуновой... -- Знакома, ну? -- Поговорите с ней, не пронесет ли она? Мать отрицательно замахала руками. -- Ой, нет! Баба она болтливая, -- нет! Как узнают, что через меня, -- из этого дома, -- нет, нет! И вдруг, осененная внезапной мыслью, она тихо заговорила: -- Вы мне дайте, дайте -- мне! Уж я устрою, я сама найду ход! Я Марью же и попрошу, пусть она меня в помощницы возьмет! Мне хлеб есть надо, работать надо же! Вот я и буду обеды туда носить! Уж я устроюсь! Прижав руки к груди, она торопливо уверяла, что сделает все хорошо, незаметно, и в заключение, торжествуя, воскликнула: -- Они увидят -- Павла нет, а рука его даже из острога достигает, -- они увидят! Все трое оживились. Егор, крепко потирая руки, улыбался и говорил: -- Чудесно, мамаша! Знали бы вы, как это превосходно! Прямо -- очаровательно. -- Я в тюрьму, как в кресло сяду, если это удастся! -- потирая руки, заметил Самойлов. -- Вы -- красавица! -- хрипло кричал Егор. Мать улыбнулась. Ей было ясно: если теперь листки появятся на фабрике, -- начальство должно будет понять, что не ее сын распространяет их. И, чувствуя себя способной исполнить задачу, она вся вздрагивала от радости. -- Когда пойдете на свидание с Павлом, -- говорил Егор, -- скажите ему, что у него хорошая мать... -- Я его раньше увижу! -- усмехаясь, пообещал Самойлов. |
