— Здравствуйте, наш полночный странник, — рядом с Ивановым в дверях гостиной возник упомянутый Гаевский.

— Уважаю вашего начальника Ивана Путилина, только его орденов и титулов вы, господа сыщики, никогда не соберёте.

Обменявшись такого рода любезностями, все трое прошли в кабинет Шумилова.

— Ну-с, господа, только не говорите мне, что вы отказались от кофе, коньяка и кренделей госпожи Раухвельд. В любом случае, ничего такого я вам предлагать не стану. Чем, собственно, обязан? — поинтересовался Шумилов.

— За вашей, Алексей Иванович, подписью пришло письмо на имя начальника сыскной полиции Ивана Дмитриевича Путилина, — осторожно начал Иванов. — Вам что-нибудь об этом известно?

— Разумеется! Я ведь сам его написал и послал… А что, требуются пояснения по тексту?

— М-да, — отозвался Гаевский. — С иллюстрациями и жестикуляцией. Мы видели Дементия. Хотелось бы узнать, кто и за что так его отделал?

— А сам-то он что говорит? — поинтересовался Шумилов.

— Шёл, говорит, через двор, упал в канаву, доска между ног попала, прям по мудям. Попутно два ребра сломал.

— То есть жалоб никаких? — уточнил Шумилов.

— А что толку на деревяшку жаловаться? И вот нам стало интересно, вы-то что там делали? Для чего из пистолета стреляли? — спросил Иванов.

Оба сыщика, Иванов и Гаевский, расселись в кабинете так, что Шумилов оказался между ними, словно на допросе в полиции. Возможно, это было проделано неумышленно, просто в силу наработанной годами привычки, но, отвечая на их вопросы, Шумилову приходилось поворачивать голову то к одному, то к другому. Быстро оценив невыгодность ситуации, он переставил стул и сел вплотную к Иванову.

— Собаку бешеную пристрелил. Вся в пене такая была, ужас! Очень страшно было, — ответил Шумилов.

— Понятно, — скорбно кивнул Иванов без тени улыбки на лице. — А лоб рассечен отчего? Тоже собака?

— Да-а-а, — развел руками Шумилов, — хотел я обмануть вас, господа, но, вижу, сыскную полицию на мякине не проведешь… Ладно, скажу, как все было в действительности, чистую правду открою. Так вот, на меня бросилась не одна бешеная собака, а две. Одну-то я пристрелил, а вот другая успела меня слегка оцарапать.

— А что мешает рассказать как было на самом деле? — задал вопрос Гаевский. — Мы уверены, что вами задержан серьезный преступник, причастный к ограблениям пассажиров пролеток в пригородах Петербурга. Имеющиеся у нас описания сходятся с приметами задержанного Дементия Кочетова. Есть свидетели, которые смогут его опознать. Кроме того, мы надеемся, что удастся проследить историю найденных при нем вещей, и они станут серьезными уликами, разоблачающими как его самого, так и подельников.

— Очень хорошо, — кивнул Шумилов. — С одной поправкой: этого самого Дементия задержал вовсе не я, а замечательный полицейский, явившийся на выстрел. Очень толковый, расторопный сотрудник. Как, кстати, его фамилия?

— Пивоваров.

— Замечательная русская фамилия, даже если абстрагироваться от вызываемых ею ассоциаций.

— Может, хватит издеваться? Может, пора поговорить серьезно? — раздражаясь, повысил голос Гаевский.

— Да я этим только и занят, Владислав Анжеевич, — с самым простодушным видом отозвался Шумилов. В ответе его содержалась толика яда: поляк Гаевский давно русифицировал свое отчество в Андреевич.