Я покачал головой и не сдержал лёгкой улыбки.

Но я уже понял: хитрец решил мной манипулировать. Потому не спеша, с нарочитой размеренностью, накрыл чайник с остатками отвара колпаком. Плавное, чуть звонкое соприкосновение фарфора и дерева прозвучало в комнате особенно выразительно.

Мурзик тут же замер. Его уши вздрогнули, он чуть приподнял голову и уставился на меня так, будто я только что предал всё беличье племя. В его взгляде появилось недоверие, возмущение и доля трагического одиночества. Я почувствовал себя злодеем из детской сказки.

— Это для твоего же блага, — сообщил я ему, стараясь говорить сдержанно, но с теплом. Однако зверёк недовольно фыркнул, прижал лапки к груди и, покряхтывая, поднялся, чтобы заковылять прочь.

Он по-прежнему изображал страдания — мелкими шажками, с едва заметной дрожью в лапках, будто каждый шаг давался с боем. Но предательский хвост всё портил: он дёргался нервно, демонстрируя раздражение и живость. Настоящий артист с плохим реквизитом.

Я покачал головой, сдерживая улыбку, забрал пиджак с подлокотника кресла и неспешно поднялся на второй этаж.

В комнате всё было на своих местах. Лаконичный порядок, к которому я уже успел привыкнуть. В небольшой гардеробной, что примыкала к спальне, нашлись и пустые багажные сумки. Одна из них лежала раскрытая — в ней я увидел рюкзак. Аккуратно сложенный, чистый. Гаврила, как всегда, позаботился обо всём заранее.

Я мысленно поблагодарил его, как человека, умеющего предугадывать мои потребности заранее.

Вложил в рюкзак папку с бумагами от промышленников и из Совета. Всё, что у меня было — расчёты, схемы, бумаги с подписями, планы на будущее, требующие моего участия.

Потом переоделся — сменил одежду на удобный тренировочный костюм. Ткань легла по телу легко, не сковывая движения. Примерил новые кроссовки. Они подошли по размеру и сидели плотно.

Оставалось надеяться только на одно — что по дороге не натру ими мозоли.

Я осторожно выглянул из окна, стараясь не задевать раму — дерево там, кажется, давно нуждалось в лёгкой реставрации. Во дворе, чуть поодаль от машины, стоял Морозов. Он что-то оживлённо объяснял одному из дружинников — в голосе были твёрдость и привычный сухой напор. Парень напротив слушал внимательно, с прямой спиной, не перебивая, лишь изредка кивал. Разговор, судя по всему, касался чего-то практического — возможно, патрули или смены постов.

Позади меня, в глубине комнаты, вдруг раздался мягкий, чуть глухой скрип половицы. Лёгкий, но узнаваемый, будто кто-то осторожно ступил рядом, не желая привлекать внимания.

— Кого бы попросить позвать Владимира… — пробормотал я задумчиво, словно и не заметив этого звука. Медленно потянулся к оконной раме, делая вид, что собираюсь приоткрыть окно.

Ответ раздался не сразу, но был точно по адресу:

— Слуг тута нет, — едва слышно, с характерным оттенком недовольства прозвучал голос домового. И в ту же секунду замок в раме клацнул и встал намертво, как будто заело специально.

Я едва удержался, чтобы не улыбнуться. Уголки губ всё же дрогнули, но я быстро вернул лицу спокойствие. Теперь сомнений не осталось — Никифор явно не собирался делиться о моих делах с воеводой. Затем я подошёл к кровати и вынул из прикроватной тумбочки клубочек, переданный мне Митричем. Затем аккуратно положил его в глубокий внутренний карман. Слегка похлопал по ткани, словно убеждаясь, что моток ниток на месте.

Потом неспешно закинул рюкзак на плечо, огляделся в последний раз, машинально поправил покрывало на кровати и вышел из комнаты.

* * *

Я вышел на террасу заднего двора. На несколько мгновений остановился на площадке, прислушиваясь к тишине и глядя в сторону леса, что темнел за мягкой зеленью сада. Прищурился, всматриваясь в горизонт, где стволы деревьев сливались с небом.