|
– Зайди ка, – попросил комиссар. – Ты сейчас закроешься вот с этим парнем и не выпустишь его до тех пор, пока он не выложит все, что знает. Мне безразлично, сколько на это уйдет времени – день или три. Когда устанешь, тебя заменят. Филипп, с блуждающим взглядом, запротестовал: – Я вам все рассказал. За кого вы меня принимаете, за предателя? И вдруг, словно разгневанная женщина, взвизгнул: – Вы грубиян! Вы злой! Вы… вы… Мегрэ посторонился, пропуская его, перемигнулся с Торрансом. Двое мужчин пересекли огромную инспекторскую и скрылись в комнатушке, которую в шутку называли комнатой признаний. По пути Торранс успел бросить Лапуэнту: – Пришли мне пива и бутербродов. Оставшись с коллегами, Мегрэ потянулся, фыркнул и собрался открыть окно. – Итак, ребята!.. Только сейчас он заметил, что вернулся Люкас. – Она снова здесь, шеф, и ждет вас. – Тетушка из Лизьё? Кстати, как она себя вела? – Как всякая старушка, упивающаяся похоронами других. Не потребовалось ни уксуса, ни нюхательной соли. Она спокойно осмотрела тело с головы до ног и в середине осмотра, вздрогнув, спросила: – Почему ей сбрили волосы? Я ответил, что это не мы, и она чуть не задохнулась. Указав на родимое пятно на ступне, сказала: – Видите? Но даже без этого я узнала бы ее. Потом, уже уходя, вдруг заявила: – Я с вами. Мне надо поговорить с комиссаром. Она в приемной, и легко от нее не отделаться. Малыш Лапуэнт держал телефонную трубку, но связь, по видимому, была плохой. – Ницца? Тот кивнул. Жанвье еще не появился. Мегрэ вернулся к себе в кабинет и позвонил, чтобы к нему проводили даму из Лизьё. – Вы хотите мне что то сказать? – Не уверена, заинтересует ли вас это. По дороге на меня нахлынули воспоминания – они, как известно, приходят сами по себе. Боюсь показаться сплетницей, однако… – Слушаю вас. – Я все об Анне Мари. Сегодня утром я вам сказала, что она покинула Лизьё пять лет назад и мать ее ни разу не попыталась узнать, что с ней стало. Чудовищно со стороны матери, между нами говоря. Оставалось только ждать. Торопить посетительницу не имело смысла. – Разумеется, об этом много судачили. Лизьё – маленький городок, ничего не скроешь. И вот одна женщина – я ей полностью доверяю, – которая каждую неделю ездит в Кап по торговым делам, клялась мне своим мужем, что незадолго до отъезда Анны Мари она встретила девчонку в Кане как раз в тот момент, когда та заходила к врачу. С довольным видом дама выдержала паузу, удивляясь, почему ей не задают вопросов, и, вздохнув, продолжила: – И не к простому врачу, а к доктору Потю, акушеру. – Иначе говоря, вы предполагаете, что ваша племянница уехала из за беременности? – Прошел такой слух, и все гадали, кто же отец? – Его удалось установить? – Называли разные имена, и выбор был богатый. Но у меня на все свое мнение, поэтому я и вернулась. Мой долг – помочь раскрыть истину. Ей начинало казаться, что, вопреки расхожим утверждениям, полиция не особенно любопытна, поскольку Мегрэ ничуть ей не помогал: к разговору не подталкивал и слушал с равнодушием старого духовника, дремлющего в исповедальне. Она продолжала так, будто выкладывала нечто чрезвычайно важное: – Анна Мари всегда страдала горлом: каждой зимой несколько ангин. Ей удалили миндалины, но дело не улучшилось. В тот год, как сейчас помню, невестка решила отвезти ее полечиться в Ла Бурбуль , там специализируются на болезнях горла. Мегрэ вспомнил хрипловатый голос Арлетты, что отнес на счет алкоголя, сигарет и бессонных ночей. |
