|
Вытащив пистолет и держа его наготове, он принялся методично обходить комнату за комнатой – те самые, в которых я только что побывал. Я слышал, как щелкали выключатели, видел, как вспыхнул в прихо¬жей свет. Откуда у него такая уверенность, что в квартире, кроме него, никого нет? Ведь спрятаться здесь мог, по сути, кто угодно и где угодно. Я-то точно знал, что мы с ним одни. Но он? На чем было основано его убеж¬дение? Возможно, все дело в той особенности его ха¬рактера, которая позволяла ему оставаться живым и безнаказанным до сих пор в причудливой смеси изобретательности и беспечности? И вот наконец настал восхитительный момент – он полностью убедился, что действительно один в сво¬ем логове. Только тогда он вошел в гостиную – я отчетливо видел его силуэт на фоне освещенного из прихожей проема двери, в то время как меня, стоящего в густой тени, он заметить никак не мог, – убрал свою девя¬тимиллиметровую пушку в наплечную кобуру и мед¬ленно стянул с рук перчатки. Даже в неярком свете я отчетливо видел каждую деталь его облика, все то, что привлекало и восхищало меня в этом человеке. У него были мягкие черные волосы, азиатского ти¬па лицо – определить национальность более точно я бы не решился: такие лица можно встретить и у ин¬дийцев, и у японцев, и у цыган; он мог оказаться даже итальянцем или греком, – хитрые, очень темные, по¬чти черные глаза и удивительно гармоничная фигура. Эта гармония, симметрия и соразмерность всех час¬тей тела была, пожалуй, едва ли не единственной особенностью, которую унаследовала от него Дора. Однако в отличие от светлокожей дочери – должно быть, у матери Доры кожа отливала просто молочной белизной – он обладал кожей цвета жженого сахара. Внезапно я почувствовал, что он забеспокоился. Повернувшись ко мне спиной, он при-стально уста¬вился на какой-то предмет, вызвавший его тревогу. Я тут был явно ни при чем, по-скольку ни к чему даже не прикоснулся. Настороженное, взвинченное состо¬яние не позволяло ему логически мыслить и на какое-то время разрушило завесу между моим и его разу¬мом. Высокий, в длинном пальто и великолепных, руч¬ной работы ботинках с Савил-роу, кото-рые пользуют¬ся неизменным спросом во всех магазинах мира, он шагнул вперед, в сторону, противоположную той, где прятался я. И только тут из множества образов, роив¬шихся в моей голове, ярко высветился один, и я по¬нял, что предметом, столь встревожившим и смутив¬шим его, была гранитная статуя. Мне стало ясно, что он понятия не имел ни о том, кого изображает эта скульптура, ни о том, как она по¬пала в его коллекцию. Опасливо озираясь по сторо¬нам, словно боясь, что кто-то все же скрывается ря¬дом, он приблизился к статуе, потом обернулся, еще раз обвел комнату внимательным взглядом и вновь вытащил из кобуры оружие. Он тщательно перебирал в уме все возможные версии. Был один торговец, которому хва-тило бы ума притащить сюда это и оставить потом дверь откры¬той. Однако, прежде чем ехать, он бы непременно по¬звонил. Интересно, откуда она? Из Месопотамии? Или из Ассирии? Неожиданно, вопреки всем доводам здра¬вого смысла, он протянул руку и погладил гранитную поверхность. Господи, какая великолепная вещь! Он был просто в восторге и потому вел себя глупо. Ведь рядом мог оказаться кто-то из его врагов. Но, с другой стороны, с чего бы это ганг-стеру или федеральному агенту заявляться сюда с такими подарками? Как бы то ни было, при виде столь совершенного произведения искусства он не испытывал ничего, кро¬ме восхищения. Мне же по-прежнему не удавалось как следует рассмотреть статую. Чтобы лучше видеть, надо было снять очки с фиолетовыми стеклами, одна-ко я не осмеливался даже пошевелиться, ибо мне нра¬вилось видеть его восторг, едва ли не преклонение перед новым шедевром, ощущать его безграничное желание заполучить статую в свою коллекцию. |
