|
Однако такое узна¬вание всегда сопровождалось молитвами, утратой способности разумно мыс-лить или иным издревле присущим человеку поведением в подобных обстоя¬тельствах. Даже в старой доброй Европе, где верили в существование носферату, люди успевали выкрик¬нуть хотя бы несколько слов молитвы, прежде чем я вонзал в них зубы. Но как, скажите, следует расценить вот это? Что означает его пристальный взгляд и напу-скная сме¬лость закоренелого преступника? – Хочешь умереть так же, как и жил? – шепотом спросил я. Мысль о Доре словно вдохнула в него новые силы и заставила действовать. Он яростно вцепился в мои ру¬ки, мертвой хваткой державшие его за лицо, однако, почувствовав их поистине каменную крепость, попы¬тался действовать по-другому: принялся извиваться и конвульсивно дергаться, стараясь выскользнуть из мо¬их ладоней. Бесполезно. Он зашипел от бессилия. Меня вдруг охватила необъяснимая жалость к это¬му человеку. Я решил, что должен про-явить мило¬сердие и перестать мучить его столь безжалостно. В конце концов, он так много знает и понимает. «Ты наблюдал за ним в течение стольких месяцев, – уго¬варивал я себя, – и теперь не должен затягивать раз¬вязку. Но, с другой стороны, где и когда тебе пред¬ставится возможность отыскать еще одну такую жертву?» Итак, голод одержал победу над тягой к справед¬ливости. Я обхватил ладонью его затылок, прижался лбом к шее, позволив ему почувствовать прикоснове¬ние и ощутить запах моих волос. Услышав, как он су¬дорожно втянул в себя воздух, я начал пить… Он мой! Вместе со струёй крови в меня потоком полились видения. Вот он вместе со Ста-рым Капита¬ном в одной из передних комнат дома. За окном с шумом проносятся машины… Я слышу его слова, об¬ращенные к Старому Капитану: «Если вы еще раз по¬кажете его мне или за-ставите его трогать, я никогда больше и близко к вам не подойду…» И Старый Ка¬питан клянет-ся, что ничего подобного не повторится. Старый Капитан водит его в кино, а потом обедать в ресторан «Монтелеоне»; они вместе летят в Атланту… И Старый Капитан снова и снова обеща-ет, что не ста¬нет так больше делать: «Ты только позволь мне быть рядом с тобой, сынок, только быть рядом… Я клянусь… Я никогда…» Мать, как всегда пьяная, появляется в дверях, на ходу расчесывая волосы… «Мне известно, чем вы там с ним занимаетесь… Я все знаю о ваших играх со стариком… все знаю… Ведь это он купил тебе эту одежду? Думаешь, я не понимаю?..» А вот Терри с дыркой от пули прямо посередине лица… Молодая женщина со светлыми волосами как-то неловко, бо¬ком, падает на пол. Это уже пятое убийство, и жерт¬вой его должна стать ты, Терри, именно ты… Они с Дорой в автофургоне… И Дора знает. Ей было всего шесть лет, но она знала. Она знала, что он застрелил ее мать, Терри. Но они никогда и словом не обмолвились между собой об этом! Тело Терри лежит в пластико¬вом мешке. Господи, как ужасен этот пла-стиковый мешок! И его голос: «Мамочка умерла…» Дора не зада¬ла ни единого вопроса. В свои шесть лет она уже все понимала. Терри кричит «Ты что, сукин сын, хочешь отнять у меня дочь? Думаешь, у тебя получится? На¬деешься лишить меня ребенка? Я сегодня же уезжаю с Джейком, и дочь едет вместе со мной!» Выстрел. Женщина мертва. «Все кончено, радость моя. Я боль¬ше не в силах тебя терпеть…» Бесформенная куча на полу… Безвкусно одетая, вульгарная, но при этом очень симпатичная молодая женщина с овальной фор¬мы ногтями, покрытыми бледно-розовым лаком, с накрашенными, всегда такими свежими губками и соломенного цвета волоса-ми… Ярко-розовые шорты, стройные 6едра. Они с Дорой едут всю ночь – ни словом не упоми¬ная о происшедшем… «Что ты со мной делаешь? Ты же убиваешь меня! Ты отбираешь у меня кровь, но не душу! Ты вор, ты… Ради Бога, в чем…» – Ты разговариваешь со мной? – Я отпрянул от него, кровь еще текла по губам. |
