|
Оставалась только одна проблема: мне казалось, что я буквально пропитан запахом Родже-ра. Роджер… До определенного момента он оставался для меня бе¬зымянным – «жертвой», не более. Однако теперь я называл его Роджером. Это что, свидетельство пробу¬дившейся любви к нему? Роджер, так его называла Дора, а еще – папочкой, Роже, просто отцом… «До¬рогая, это Роже, – говорил он, звоня ей из Стамбула. – Ты можешь приехать во Флориду? Всего на не-сколько дней. Мне нужно поговорить с тобой…» Я вытащил фальшивый паспорт. Ветер был обжи¬гающе-холодным, снег больше не падал, а тот, что ле¬жал на земле, постепенно превращался в твердую корку. Ни один смертный не стал бы сейчас сидеть вот так, в узком пустом проеме церковной двери, но мне здесь нравилось. Я принялся изучать его документы. Бумаг было не¬сколько, и все поддельные, смысл и со-держание неко¬торых я даже не понял. Египетская виза. Конечно, от¬туда он тоже возил контра-банду. Винкен… Фамилия вызвала у меня улыбку – еще бы: слыша ее, смеются даже маленькие дети. Винкен, Блинкен и Нод… Это же из детских стишков, если я не ошибаюсь. Я разорвал документы на мелкие кусочки, порыв ветра тут же подхватил их с моей ладони, и они закру¬жились над могильными камнями маленького цер¬ковного кладбища, а потом медленно осели на землю. Словно пепел. Я как будто выполнил последний долг, кремировал его личность и развеял прах по ветру. Меня одолевала усталость. Кровь переполняла со¬суды. Вполне удовлетворенный содеян-ным, я сожалел о своем прежнем глупом поведении и стыдился стра¬ха, который испытывал при разговоре с Дэвидом. Он наверняка решил, что я свихнулся. Но что удалось мне выяснить? Только то, что существо, которое следило за мной, не имело намерения защитить Роджера, по-мешать мне сделать его своей жертвой, точнее, оно вообще не имело отношения к Роджеру. Но разве я не знал этого прежде? И разве я мог быть уверен, что оно исчезло навсегда? Пока можно было сделать лишь один вывод: это существо само выбирало момент появле-ния – вне всякой зависимости от моих поступков. Какая все же очаровательная церквушка. Наряд¬ная, изысканно украшенная, она представ-ляла собой бесценное произведение архитектуры и совершенно не сочеталась с окружающей застройкой Нижнего Манхэттена. Впрочем, говорить о какой-либо сочета¬емости в городе, где перемешались все стили, где готика тесно соседствует с модерном, а древность – с ультрасовременностью, давно уже не приходится. Я про¬чел надпись на ближайшем указателе: Уолл-стрит. Неужели я оказался в самом начале Уолл-стрит? Я вновь прислонился спиной к холодному камню и закрыл глаза. Завтра вечером мы встретимся с Дэви¬дом и все обсудим. А Дора? Неуже-ли она спит сейчас ангельским сном в номере отеля напротив собора? Позволю ли я себе тайно взглянуть на нее в последний раз? Имею ли я право на этот прощальный и совер¬шенно безобид-ный взгляд, прежде чем окончательно оставлю в прошлом сегодняшнее приключение? Нет, это уже лишнее. Мне следует навсегда выбросить из головы мысли и воспоминания об этой девушке, за-быть о тонень¬кой фигурке с фонариком в руках, идущей по огром¬ным темным коридорам пустого монастыря в Новом Орлеане. Храбрая маленькая Дора… Она совсем не по¬хожа на последнюю смертную женщину, которую я любил… «Нет, хватит, Лестат! – приказал я себе. – За¬будь об этом! Слышишь, Лестат, забудь!» Если задуматься и начать размышлять всерьез – о смысле жизни, о среде обитания и, так сказать, о лич¬ности как таковой, то понимаешь, что мир полон потенциальных жертв. Возможно, я вернусь в Майа¬ми – если, конечно, удастся уговорить Дэвида по¬ехать вместе со мной. Завтра вечером мы с Дэвидом непременно об этом поговорим. Конечно, он мог обидеться на меня за то, что я по¬слал его искать убежище в Олимпийской башне, и теперь готов был уехать к себе, в Новый Орлеан. |
