Сашка пожал плечами, а капитан продолжил, не дожидаясь ответа:

– Не наше, в общем то дело, а участкового… Но он уже стонет – никак ее, стерву, не достать… Молодой еще. Он с ней и по хорошему беседовал, и по тунеядке прессовал. На один завод приведет – она: «Ох, не могу, у меня на пыль аллергия». На другой завод – «Ох, не могу, у меня на запах мигрень»… Короче, – тварь, каких мало. А теперь эта стерва детей в приют определила. Понял? Завелся у нее хахаль, и – все! Дети лишние. Так что будем закрывать. Ты там ни во что не вмешивайся, но посматривай. И помни – мы вежливо. Мы на вы и – вежливо. Это, Саня, наш железный принцип.

Пришли. В глубине двора колодца Сухоручко толкнул болтающуюся дверь и шагнул в темный подъезд. Внутри сильно пахло мочой. Зверев едва поспевал за невысоким Сухоручко.

– Здесь, – сказал капитан на третьем этаже. – И помни, Саша: вежливо. Все, согласно УПК, – с уважением к личности. Понял?

Зверев кивнул: понял.

Капитан Сухоручко несколько раз сильно ударил ногой по двери и, услышав шум шагов за тонкой филенкой, заорал:

– Эй, блядина, открывай!

– Кто о? – спросил пьяноватый женский голос из за двери.

– Болт в пальто, – вежливо ответил Сухоручко. Ответ, видимо, удовлетворил хозяйку, и дверь распахнулась. Нетрезвая, с опухшим лицом, в замызганном халате женщина таращила на них глаза. Опер оттолкнул ее в сторону и вошел в тесную прихожую с драными обоями. Здесь мочой пахло еще сильнее, чем на лестнице. А также блевотиной, многодневной пьянкой… мерзостью пахло. Может быть, детям даже лучше в детдоме, подумал Сашка. Наверно, это было неправильно… наверно, несправедливо. Но именно так он в тот момент и подумал.

– Собирайся, – бросил женщине капитан. Он заглянул в комнаты, в кухню, не нашел там никого и снова обернулся к хозяйке: – Собирайся, блядь, кому сказано.

Баба все так же таращилась бессмысленно и пьяно. Сухоручко залепил ей пощечину, и она поняла – стала безропотно одеваться.

…В отделении Сашка под диктовку капитана писал: …невзирая на предложение вести себя прилично, осыпала нас нецензурной бранью. Пыталась ударить капитана Сухоручко в лицо, плевалась и частично оторвала рукав пальто.

Вот так он стал свидетелем… Не самая привлекательная сторона в ментовской работе, но из песни слово не выкинешь. В тот вечер его пригласили посидеть в оперской компании. В принципе, это означало, что Зверева принимают в коллектив. Нет, он, разумеется, еще не был для оперов своим. Но уже и не был посторонним… В квартире непутевой пьянчуги спекулянтки капитан Сухоручко успел и дело сделать (полтора года назад в такой же безобидной ситуации зарезали опера в Выборгском районе), и понаблюдать за реакцией Зверева. Студент, с его точки зрения, вел себя правильно: он явно не испытывал никакого удовольствия от омерзительной в сущности сцены, но и нос по интеллигентски не воротил.

Вечером четверо оперов сидели в кабинете ОУР. На самом то деле их было трое, а четвертый – неоформленный стажер Зверев. На столе стояли бутылки с пивом, водкой. Лежал толстыми ломтями нарезанный хлеб и вареная колбаса. Скатертью служила партийная газета «Правда». Левый локоть Зверева опирался на «Всенародную поддержку гласности», из под правого к нему взывал заголовок «Твоя позиция в перестройке?».

…А у Сашки не было никакой позиции – он просто был счастлив. Он был счастлив от возможности пить водку с этими необыкновенными мужиками. Он захмелел не столько от водки, сколько от сознания того, что сидит в кругу оперативников.