Внутри оно напоминает загородный дом.
Лотти обожает распродажи и, всякий раз как идет с молотка еще одно родовое
гнездо времен ее молодости, старается унести что-нибудь к себе на память о
прошлых днях. В гостинице тесно от мебели, частью прекрасной, частью
невообразимо уродливой; там полно красного плюша, и красной кожи, и
всевозможных свадебных подарков восьмидесятых годов, в особенности тех
механических приспособлений, украшенных монограммами и гербами, что
связываются в нашем представлении с сигарами. Так и кажется, что в ванной
там должны быть свалены крокетные молотки и клюшки для поло, в нижнем ящике
комода -- детские игрушки, а в коридорах между обитыми сукном, пропахшими
сыростью дверьми -- велосипед, и трость из тех, что превращаются в пилу, и
план поместья, и старинная, с торчащей соломой мишень для стрельбы из лука.
(На самом же деле если вы что и обнаружите в своем номере, так только пустую
бутылку от шампанского или смятую ночную кофточку.)
Прислуга здесь, как и мебель, старая и побывавшая в услужении у знати.
Метрдотель Додж -- он теперь туг на ухо, подслеповат и замучен подагрой --
когда-то был дворецким у Ротшильдов. Более того, он не раз качал на коленях
отца Ротшильда, когда тот в раннем детстве приезжал со своим отцом (одно
время пятнадцатым по богатству человеком в мире) навестить еще более богатых
родичей; но не в характере Доджа было 6ы притворяться, будто он питал
симпатию к будущему иезуиту, который уже тогда был "смышлен не по летам",
любил задавать мудреные вопросы и отличался редкостной проницательностью в
распознавании всякой лжи и преувеличений.
Кроме Доджа, там имеются несчетные старые горничные, которые с утра до
ночи трусят взад-вперед с кувшинами горячей воды и чистыми полотенцами.
Имеется там и молодой итальянец, который выполняет почти всю работу и
выслушивает оскорбительную ругань Лотти -- она как-то застала его в ту
минуту, когда он пудрил себе нос, и не дает ему об этом забыть. Это чуть ли
не единственный эпизод из ее личной жизни, который она предала широкой
гласности.
В гостиной Лотти, этом главном средоточии жизни "Шепарда", размещается
богатое собрание снимков мужской половины едва ли не всех царствующих
фамилий Европы (кроме бывшего германского императора, так и оставшегося в
изгнании, несмотря на то, что в связи с его вторым браком отношение к нему
заметно потеплело). Здесь запечатлены на фотографиях молодые мужчины, верхом
берущие барьеры, пожилые мужчины -- победители на "классических" скачках,
отдельно лошади и отдельно молодые мужчины в тесных белых воротничках и в
гвардейских мундирах. Есть карикатуры работы "Шпиона" и снимки, вырезанные
из иллюстрированных журналов, многие с кратким некрологом "Пал на поле боя".
Есть снимки яхт с распущенными парусами и пожилых мужчин в яхтсменских кепи;
есть несколько забавнейших снимков автомобилей первых марок. Есть считанное
число писателей и художников, и нет ни одного актера, ибо Лотти, как
истинный сноб старого закала, превыше всего ценит деньги и титулы. |